Всеволод Большое Гнездо - Алексей Юрьевич Карпов

брата. Память преподобной Пелагеи Антиохийской празднуется 8 октября — действительно «до Дмитрова дни»; как мы увидим, Всеволод Юрьевич и позднее будет давать своим детям имена в соответствии с церковным календарём.

Примечательно, что в Ипатьевском списке, откуда извлечён этот текст, слово «князя» было приписано над строкой позднее, а первоначально читалось: «...родися у великого Всеволода...» Что ж, владимирский князь и в самом деле постепенно становился «великим Всеволодом».

Из множества других событий этих двух лет отметим смерть «княгини Глебовой», вдовы недавно умершего рязанского князя (и сестры Мстислава и Ярополка Ростиславичей), а также смерть 16 января 1180-го или 1181 года новгород-северского князя Олега Святославича. Для Святослава Всеволодовича и особенно для его брата Ярослава это стало событием, можно сказать, долгожданным, ибо позволяло избавиться от постоянных притязаний Олега на «отчий» Чернигов. Ситуация внутри разветвлённого семейства черниговских князей наконец-то более или менее стабилизировалась: «...Потом же Игорь, брат его (Олега. — А. К.), сел в Новегороде Северском, а Ярослав Всеволодич в Чернигове сел».

Но мира со Святославом так и не получилось. Ни Всеволод не собирался подчиняться свату, ни Святослав Всеволодович не мог удовлетвориться заключённым во Владимире браком своего сына. Конфликт двух князей, обозначившийся ещё в «деле» Глеба Рязанского, с каждым месяцем только нарастал.

«Рвануло» именно там, где Всеволод поначалу добился наибольших успехов, — в Новгороде и Рязани. И там, и там Святослав Всеволодович имел свои интересы, и интересы эти вступали в противоречие с интересами Всеволода Юрьевича.

Ставший в ноябре 1179 года новгородским князем Мстислав Храбрый оставил яркий след в истории Великого Новгорода, совершив во главе огромного 20-тысячного войска победоносный поход «на Чудь, на Очелу», то есть на территорию нынешней Эстонии. На обратном пути князь заставил подчиниться себе свободолюбивых псковичей, а потом едва не предпринял поход на Полоцк, но был остановлен братьями. Вскоре после этого Мстислав заболел и 13-го или 14 июня 1180 года (в разных летописях приведены разные даты) умер. «И плакалась по нему вся земля Новгородская», — свидетельствует летописец. Признанием заслуг князя перед городом стало то, что его похоронили в Новгородской Софии в той же гробнице, где лежали кости самого почитаемого из новгородских князей — Владимира Ярославича, сына Ярослава Мудрого.

Оставшись без князя, новгородцы обратились не к братьям Мстислава, но к Святославу Всеволодовичу — как к великому князю Киевскому. Святослав и определил им в князья своего сына Владимира. Так новоиспечённый зять Всеволода Юрьевича стал новгородским князем; «...и привели Владимира в Новгород, и посадили его на столе 17 августа», — читаем в Новгородской Первой летописи.

В наследство от прежних новгородских князей Владимир Святославич получил вражду с суздальским князем. И тот факт, что князем этим был дядя его юной жены, не имел теперь никакого значения. Владимир во всём подчинялся отцу и исполнял его волю, стараясь при этом не рассориться с новгородцами.

Для Святослава же Всеволодовича на первый план к тому времени вышли рязанские дела. И дело было не только в том, что у него имелся ещё один зять, Роман Рязанский, сильно обиженный на Всеволода Суздальского. Но ещё и в том, что подчинение Рязанской земли князю из рода Мономашичей — то есть Всеволоду Суздальскому — было крайне нежелательно для него. К тому же рязанские князья никак не могли поделить доставшееся им от отца княжество. От их вражды — точно так же, как в своё время от суздальской междоусобицы, — Святослав Всеволодович ожидал вполне конкретных выгод для себя лично и для Черниговского княжества, которое по-прежнему воспринимал как своё.

Князь Глеб Рязанский оставил после себя пять или шесть сыновей, и старейшинство Романа не всем из них пришлось по душе. Начались обычные в таких случаях свары. По договору с рязанскими князьями, заключённому после смерти Глеба, арбитром между ними должен был стать Всеволод. Но Роман сделал ставку на своего тестя. Этим и воспользовались его младшие братья.

«В том же году, — читаем в Суздальской (Лаврентьевской) летописи под 1180 годом, — прислали Глебовичи, Всеволод и Владимир, ко Всеволоду Юрьевичу, так говоря: “Ты — господин, ты — отец! Брат наш старейший Роман отнимает волости у нас, слушая тестя своего Святослава. А к тебе крест целовал и переступил (то есть нарушил крестное целование. — А. К.)”»3.

Братья княжили в Пронске — городе, расположенном на юго-западе Рязанской земли, на реке Проне. Действительно ли Роман пытался отобрать у них Пронск, или братья наговаривали на него, неизвестно. Но Всеволод отреагировал немедленно и выступил с войском к Рязани. Между тем Роман успел заручиться поддержкой тестя — и не только дипломатической, но и военной. «Того же лета послал Святослав Глеба, сына своего, в Коломну, в Рязанскую волость, помогая рязанским князьям и зятю своему Роману, ибо были ратные со Всеволодом», — сообщает киевский летописец4.

У Коломны — ближайшего рязанского города — Всеволода встречали оба звавших его Глебовича, «два брата княжича, с поклоном; князь же Всеволод приял их в любовь». Однако тут же, в Коломне, произошёл и другой эпизод, имевший для Всеволода серьёзные последствия. В Лаврентьевской летописи об этом сказано кратко: «Тут в Коломне Святославича Глеба схватил князь Всеволод (в оригинале: «я», то есть «ял»; в Радзивиловской: «пойма», то есть поймал. — А. К.) и послал его во Владимир». Киевский автор чуть более подробен: «Слышал же Всеволод, что прислал Святослав сына своего, помогая зятю своему, и позвал его к себе. Глеб же Святославич не хотел ехать, но и волею, и неволею (несколько загадочное выражение, оставляющее простор для фантазии. — А. К.) ехал к нему, зоне бяшеть в его руках[18]. Он же схватил его, и оковал, и послал его в волость свою, Владимир, и приставил к нему сторожей, и дружину его изымал также около него». Следовательно, было замыслено какое-то коварство, и Глеб и его люди были схвачены отчасти силой, а отчасти хитростью, обманом.

В военном отношении это был верный шаг, лишавший князя Романа каких-либо надежд на помощь извне. Но захватывая сына великого князя, Всеволод переступал ту грань, за которой могла быть только война. Всеволод, несомненно, понимал это, а значит, Глеб был нужен ему ещё и как заложник в будущей войне со сватом. Не случайно летописец продолжает: «Слышав же Святослав, располелся гневом и разжеся яростью...» Он готов был немедленно начать войну со Всеволодом, но пока не мог сделать это — ибо в очередной раз рассорился с Ростиславичами, своими главными соперниками за главенство