Адольфо Камински, фальсификатор - Сара Камински

– Сколько времени потребуется на то, чтобы сделать, скажем, сотню таких паспортов? Или двести? Или триста?

– Понятия не имею.

– Назови свою цену. Я тебе заплачу сколько хочешь, не поскуплюсь.

Разговор о деньгах еще больше вывел меня из равновесия. За кого он меня принимал? За поденщика? Любой, кто хотя бы отдаленно слышал обо мне, знал, что я всегда категорически отказывался от платы. Бескорыстие – моя святыня, мой оплот. Бесплатный труд гарантировал мне полнейшую независимость от группировок и сетей, делал меня борцом, рыцарем, а не наемником.

Постарался не выдать замешательства, предупредил Пабло, что мне нужно поразмыслить над его предложением, захватил таинственный паспорт и поспешил в лабораторию.

Положил его на кухонный стол, раскрыл. Посидел один на один с невозмутимым недоброжелательным жителем Южной Африки и понял, что в эту ночь мне ни за что не уснуть. Куда бежать? Кого лучше предупредить: Маттеи или Кюриэля? Не зря я все-таки буянил, требовал единственного связного. И выбрал Жоржа, потому что полностью доверял ему. Он четко и неукоснительно соблюдал конспирацию, тысячу раз доказал свою надежность, порядочность, бдительность. Ни разу не ввязался в сомнительное предприятие, не поверил проходимцам. Не рисковал напрасно. Ни с кем никогда не говорил о своей подпольной деятельности. Мы неслучайно проработали вместе столько лет, сохранив безоблачные отношения. От всех остальных Жорж отличался величайшей независимостью и особой щепетильностью в выборе людей, с которыми сотрудничал.

Меня не удивляло, что Пабло трубил повсюду о своей помощи Африканскому национальному конгрессу. Он любил привлекать внимание к собственной персоне, а после позорного провала в Голландии мечтал очистить свой герб троцкиста-интернационалиста от темного пятна и заново покрыть его позолотой.

Беспокоило другое. Я не мог понять, как паспорт из рук Маттеи вдруг попал к Пабло и опять вернулся ко мне. Сам Жорж не стал бы передавать его непосредственно, поскольку никогда не делился секретной информацией с медийными персонами, – слишком рискованно! К тому же мы ведь обо всем договорились, обсудили технические детали. Что, если паспорт передал Кюриэль? Но зачем? С чего вдруг ему понадобился фальсификатор на стороне, если Маттеи много лет исправно работал на него?

Если бы Жорж попал в беду, об этом сообщил бы кто-нибудь из сети или в газетах бы напечатали. Да и не стал бы Кюриэль связываться со мной через Пабло, сам бы меня пригласил. И ни за что не посулил бы мне денег, это уж точно!

С бессонницей не справишься и от назойливых вопросов не отмахнешься. Какова подоплека всей этой мути? Лишь два варианта. Либо в сети Кюриэля царила чудовищная неразбериха, и я опять имел дело с беспечными дилетантами, не подозревавшими об опасности. Печально! Либо в сеть внедрилась «крыса», агент под прикрытием. Тогда это он дергал за ниточки, пытаясь вывести нас на чистую воду.

На следующий день я отправился к Ролану Дюма и через него передал паспорт Пабло в запечатанном конверте. Дал понять, что отклонил его предложение.

Приближался август, а Маттеи ко мне так и не пришел. Я встревожился не на шутку, каждое утро внимательно просматривал газеты, опасаясь встретить его имя в хронике происшествий или, хуже того, в рубрике некрологов.

Каждый год в конце лета я закрывал фотоателье на несколько недель, устраивал себе отпуск. В этот раз Омар Будауд пригласил меня в гости, в Алжир. После Лии я встретил Эвелин и успел расстаться с ней тоже, но мы сохранили теплые дружеские отношения. Она мечтала побывать в Африке, поэтому я предложил ей поехать в древний Магриб вместе: это тоже Африка, хоть и Северная. Эвелин согласилась. Мы шутливо назвали наше путешествие «несвадебным», «праздником расставания».

В последний раз я побывал в Алжире еще до войны, в 1953-м. А свободную независимую страну не навещал еще ни разу.

Многие участники сети Жансона осели здесь, помогли восстановить экономику, образование, здравоохранение. Таких называли «пье-руж» – «красноногими». Жан-Мари Беглен[78] был из их числа.

Сначала журналист, потом директор театра де ла Сите в Лионе, Беглен подключился к сети в 1957-м, в том же году, что и я. Два года спустя возглавил лионскую сеть, а потом его выдал предатель из Марселя, виновный в разоблачении сети Жансона, как выяснилось потом. Когда полиция пришла за Бегленом в театр, он скрылся за кулисами, сбежал по пожарной лестнице, уехал в Швейцарию, затем в Алжир. В ходе процесса над Жансоном его осудили заочно на десять лет. Он не возвращался во Францию вплоть до 1981-го. В Алжире его назначили директором по связям с общественностью отдела охраны окружающей среды Национальной металлургической компании. Прежде мы никогда не встречались, однако вели длительные беседы по телефону и слышали друг о друге только хорошее. Ощущая на расстоянии взаимную братскую привязанность, с нетерпением ждали непосредственного знакомства.

Как только я приехал, Беглен сразу же пригласил меня к себе на ужин. Общались тепло и просто, будто бы знали друг друга сто лет. Умный и добрый хозяин, заботливый, искренний, гостеприимный, точь-в-точь соответствовал моему представлению о нем. На следующий день он опять пригласил меня в гости. И так уж сложилось, что в течение всего пребывания в Алжире я ужинал у него ежевечерне.

Во время одной из нескончаемых трапез, когда мы уже успели восторженно преобразовать весь мир, враз изменив его к лучшему, Беглен спросил, не соглашусь ли я преподать двухнедельный курс основ фотографии на отделении графики алжирской Школы изящных искусств. Пообещал, что соберет для меня лучших учеников. Я охотно согласился, поскольку обожал преподавать и хотел пообщаться с местной молодежью. Договорились на сентябрь следующего года.

Отпуск между тем подходил к концу, и я пришел к Беглену попрощаться перед отъездом.

– Погоди, Жозеф, я должен кое-что тебе показать, – вдруг сказал он с таинственным видом.

Отвел меня в свой кабинет, аккуратно притворил дверь, задернул шторы, достал ключик и отпер ящик письменного стола.

– Ко мне обратились товарищи из Африканского национального конгресса. Им нужно эвакуировать из страны целый отряд. Ты не согласился бы напечатать поддельные паспорта? Вот образец.

Беглен протянул мне южноафриканский паспорт с заметными вмятинами справа. Нехорошее предчувствие зашевелилось в душе.

Я открыл его…

Тот же самый!

Дрожь пробежала по телу, я поспешно бросил паспорт на стол, будто бы он обжег мне пальцы.

– Вот вернусь преподавать твоим художникам-графикам, тогда и поговорим.

Поймал поскорей такси и умчался в аэропорт.

Многочисленные и разнообразные повстанческие движения за освобождение африканских стран вдруг все разом озаботились судьбой ЮАР. Пусть так. Это вполне возможно. Но почему в руках у троих, абсолютно не связанных между собой людей из разных стран оказался один и тот же паспорт?! И что я за магнит такой, раз притягиваю всякий раз этот загадочный артефакт?