Сборник статей - Личности в истории. Россия

Что же ему помогало – капризный случай или логика судьбы? Может быть, дело просто в хорошем знании математики? «После выхода из лагеря я знал математику вполне прилично», – писал он. Звучит, по крайней мере, неожиданно. Но военные годы, которые Борис Викторович провел в трудовом лагере для русских немцев, действительно стали первой академией для будущего академика.

Сначала ему удалось просто выжить при 30–40-градусном морозе под навесом без стен, когда вокруг умирали иной раз по 10 человек в день. «Трудились на кирпичном заводе. Мне повезло, что я не попал на лесоповал или на угольную шахту… Я уцелел случайно, как случайно все на белом свете».

Но он не просто выжил. В игру случайностей вступил его характер. В пересыльном пункте и в лагере на нарах Раушенбах на обрывках бумаги продолжил расчеты самонаводящегося зенитного снаряда, которыми занимался накануне ареста в своем эвакуированном Ракетном НИИ. Ему было неудобно, что он обещал сделать работу и не окончил ее. На его расчеты обратил внимание авиаконструктор и генерал Болховитинов. Он договорился с НКВД об использовании заключенного в качестве расчетной силы. Это уже, скорее, логика судьбы. Судьба помогала ему, как фея в сказке – доброму герою, просто потому, что он – добрый и герой.

Вообще ко всем качествам этого удивительного человека, с детства влюбленного в небо, хочется добавлять эпитет «сказочный». Надо обладать просто сказочным умением мечтать, чтобы за колючей проволокой обдумывать в подробностях космические полеты, которые осуществятся только через 20 лет! Борис Викторович и другие заключенные, привыкшие давать пищу уму и сердцу, организовали в лагере Академию кирпичного завода. В свободное время они собирались и делали сообщения по своей специальности. «Каждый старался кто во что горазд, мы веселили друг друга всяческими дискуссиями, упражняли ум».

Беседовали о тонкостях французской литературы конца XVIII века, археологических раскопках на Урале, о его минералогических богатствах. Раушенбах рассказывал о будущем космической эры, «говорил обо всем серьезно, как профессионал профессионалам». Зов неизведанного, знакомый мечтателям всех веков, звучал в душе Бориса Викторовича всегда и выводил в поисках ответа на возникший вопрос за пределы привычных, хорошо изученных им областей. После многих лет плодотворного сотрудничества с Сергеем Павловичем Королевым и Мстиславом Всеволодовичем Келдышем, имея степени и звания, достигнув которых многие почивают на лаврах, Раушенбах всерьез занялся искусствоведением. Произошло, как он вспоминал, «мягкое перевоплощение». Оно началось с решения технической задачи для первых пилотируемых полетов. Дело в том, что космонавты ничего не видели впереди корабля и наблюдали картинку только на телеэкране. Но при проекции на плоскость возникали искажения, мешавшие правильно ориентироваться не меньше, чем невесомость и космическая темнота. И Раушенбах углубился в теорию перспективы, а потом в искусство, в частности в иконографию.

Борис Викторович пришел к выводу, что глаз и мозг видят не одно и то же. Он сумел математически описать работу мозга при восприятии пространственного изображения и сформулировал закон сохранения ошибки в перспективе. Снова не замечая междисциплинарных границ, Раушенбах перешел из оптической области исследования механизмов зрения в область психологии восприятия. Художник изображает без искажений то, что для него важнее. А видение художника отражает мировосприятие, присущее эпохе и народу в целом. Такой подход позволил Раушенбаху увидеть переход от «мы» к «я» – индивидуализацию человеческого сознания со времен Древнего Египта до наших дней.

В понимании Бориса Викторовича история развития методов пространственных построений в изобразительном искусстве «выглядит не длинной дорогой к единственной вершине, а последовательным покорением разных вершин». Перед мастерами разных эпох стояли разные задачи, которые и решались разными способами. По мнению Раушенбаха, эти способы были каждый раз оптимальными. Поэтому нельзя сравнивать достижения разных цивилизаций по шкале «хуже – лучше».

Такая «полифоническая» логика единства, увидев с новой высоты старые достижения, не объявляет их примитивными. Она не противопоставляет друг другу формы, в которых воплощалось понимание людьми мира в разные эпохи, а позволяет увидеть проявляющийся в них единый закон. Раушенбах всей своей жизнью не просто доказывал «теорему единства мира». Он призывал увидеть это единство не в одинаковости составных частей, а в гармоничном созвучии разных смыслов, целей, задач.

Эта логическая линия у Бориса Викторовича подкреплялась эмоционально тем, что, по его словам, он всегда болел за слабую команду. В 1996 году на одной конференции, когда «все уже взахлеб полюбили формалистическое искусство», Раушенбах иронично отнесся к очередной моде и явно симпатизировал классической перспективе со всеми ее ограничениями, которые он же и выявил.

Та же потребность защищать гонимого, видимо, сыграла не последнюю роль в отношении Бориса Викторовича к религии во времена государственного атеизма. Годы, проведенные за колючей проволокой, казалось бы, могли выработать у него осторожность в проявлении своих убеждений в словах и поступках, но нежелание идти на компромиссы с «внутренним голосом» как будто только окрепло в испытаниях. В 1987 году, когда редакция журнала «Коммунист» предложила ему написать о военной космической программе США, Борис Викторович не побоялся сказать: «Чушь, не об этом надо писать», а о тысячелетии крещения Руси. После этой его скандальной статьи начали появляться сочувственные публикации о Церкви, а ему самому даже довелось прочитать доклад о крещении Руси на сессии ЮНЕСКО в Париже. А еще задолго до этого «перестроечного» прорыва Раушенбах осмеливался демонстрировать свое несогласие с «воинствующими атеистами» на приемах в Кремлевском дворце, посвященных очередным успешным космическим запускам. Там священники, приглашенные напоказ для зарубежных СМИ, оказывались как бы в «санитарной зоне». Он подходил и беседовал с ними, но не только из чувства протеста против «карантина»: его всерьез интересовала религия. Ведь он считал, что она отвечает на вопросы, на которые не может ответить наука.

А вопросы не иссякали – Раушенбах стремился к профессионализму во всем, чем занимался. Он не хотел, чтобы его лекции для студентов физтеха и печатные труды по иконописи были безграмотны в отношении богословия. Его статья «О логике триединости», опубликованная в журнале «Вопросы философии» в 1990 году, до сих пор вызывает живой интерес и споры. В ней с позиций математической логики Борис Викторович доказал непротиворечивость догмата о триединстве. Для этого он нашел в математике объект, обладающий всеми логическими свойствами Троицы, – обычный вектор с его тремя ортогональными составляющими. Раушенбах ясно понимал, что логика далеко не самое главное в этом образе, а просто пытался защитить его от нападок «скептиков и атеистов, переводящих проблему из области богословия в область формальной логики». Но и сейчас не утихает критика, утверждающая, что идея статьи «не более чем занятная и элегантная, но игрушка».