«Чувствую себя очень зыбко…» - Иван Алексеевич Бунин
Женщина отвернулась к жаркому окну, за которым шли сады и виллы Булюриса, – на глаза ее навернулись слезы. У меня по голове прошел легкий холодок… Да, да, ну пусть их нет, – Jésus-Christ, Père céleste, Sainte Marie… Ведь все равно были, есть и вовеки будут чувства, коими эти литании созданы. Есть неистребимая и сладостная потребность покорности и даже унижения перед тем высшим, что мы имеем в себе самих, совокупностью чего наделяем мы смертного или Божество и чему мы поклоняемся, возвышая самих себя, поклоняясь всему тому высшему, что есть в нас. Есть в нас некий Дух, неизменно и отлично от плоти чувствуемый нами – Sant Esprit qui est Dieu, нечто такое, что для нас непостижимо, что нам, смертным, кажется бессмертным, вечным. И есть, несомненно есть, в нашем порочном, человеческом непорочность как бы нечеловеческая, неизменно нас трогающая, восхищающая, – так как же может не восхищать Образ этой непорочности чистейший и совершеннейший, пусть даже опять-таки самими нами, в силу нашей горячей потребности, созданный? А старичок, замедляя голос, невольно возвышал его и говорил все проникновеннее:
– Sainte Marie, saluée par l’Аrchange Gabriel, priez pour nous!
– Sainte Maria glorifiée dans vorte Assomption, priez pour nous![17]
И торжественно и светло звучали слова: saluée, glorifiée. Разве слова все одинаковы? Разве не живут они таинственнейшей и разнообразнейшей музыкой, жизнью?
Когда-то мне было странно французское обращение к Богу, к Божьей Матери, к Спасителю на вы, потому что еще чужда была Франция и мертв был язык католической церкви. Потом я не привык к этому обращению, но почувствовал в нем, в его галльском рыцарстве, какое-то особое очарование.
Старичок читал:
– Notre-Dame de Grace, priez pour nouse!
– Notre-Dame de la Garde, Reine et Patronne de Marseille, priez pour nous![18]
Reine et Patronne, Царица и Покровительница… Разве не великое счастье обладать чувством, что есть все-таки Кто-то, благостно и бескорыстно царствующий над этим Марселем, над его грешной и корыстной суетой и могущий стать на его защиту в беде, в опасности? И Кто эта Reine?
– Матерь господа нашего Иисуса, за грехи мира на кресте распятого, высшую скорбь земную приявшая, высшей славы земной и небесной удостоенная!
Я тоже взял у монахинь цветок и картинку. Теперь я вынул эту картинку и стал рассматривать: она была прелестна в своей наивности и традиционности, эта столь обычная, ремесленная статуя Богоматери, с Ее юным, благостным и спокойным Ликом, с маленькой короной на голове и большеглазым Младенцем, доверчиво простирающим к миру свои детские ручки с Ее рук, с Ее лона. И я вспомнил далекое счастливое время, когда я впервые видел эту статую в действительности: было весеннее утро, и высоко в бледно-голубом небе стояла Она, Rein de Marseille, недоступная земным горестям и волнениям, но неизменно к ним участливая, – реяла на высокой колокольне песочного цвета, издалека видной с путей морских, вознесенной на желтый каменистый пик над всей гаванью, над всем городом со всеми его предместьями и над всеми его нагими, пустынными окрестностями, говорящими уже о близости Испании. Я смотрел на картинку и мысленно повторял за старичком:
– Вы, Кто первая встречаете благословением прибывающих и последняя провожаете им отходящих…
– Неисчерпаемое сокровище наше…
– Никогда не оставляющая наши мольбы напрасными…
– Нами именуемая нашей Доброй Матерью…
– Покровительница рыбаков и корабельщиков…
– Верный путеводитель проповедующих Слово Божие язычникам…
– Охраняющая в битвах наших воинов…
– В чье святилище входим мы с такой радостью…
– Благодатная Звезда морей…
– Маяк Блистающий, указующий нам среди бурь гавань спокойную…
– Вы, на руках своих несущая Повелителя ветров и бурных волн…
– Это хорошо, не правда ли? – прерывая чтение, обратился ко мне старичок так, точно мы были всю жизнь знакомы.
– Очень хорошо, – ответил я от всей души.
Он это почувствовал и спросил, как добрый учитель понятливого школьника:
– А почему?
И тотчас же ответил сам:
– Потому, что здесь выражается все самое прекрасное, что есть в человеческой душе.
– Да, – сказал я. – И нет казни достойной для того, кто посягает хотя бы вот на такие картинки.
Он поглядел на меня, подумал.
– Вы англичанин? – спросил он.
– Нет, русский.
Он легонько улыбнулся.
– Да, конечно, не англичанин. Я так и думал. Англичане никогда не сидят, например, в вагоне просто, ничего не делая: или пристально смотрят в окно, точно изучая что-то, или читают… Ну, да, вы русский. И я знаю, сколько страданий и гонений терпит теперь Россия…
И, опять подумав, помедлив немного, стал дочитывать:
– Утешительница скорбных душ и прибежище бедных рыбаков…
Посредница милосердная между небом и нами…
Надежда наша в жизни и сопутница в час смертный…
Бдящая над колыбелью нашей и благословляющая нашу могилу…
Царица земли и небес, молитесь за нас!
И он перекрестился, вздохнул и просто и убежденно сказал, пряча картинку за пазуху:
– C’est très bon, ca!
– Ah! Oui, – прошептала полная женщина с застенчивой улыбкой сквозь сиявшие на глазах слезы, – notre berceau et notre tombe…[19]
За окном слепило солнце и море. Был туннель, грохот, тьма и вонь каменного угля, потом блеск, лазурь, свежесть морского воздуха, красно-лиловые скалы и синие, синие заливы… Вдруг раздался треск и сверкнули брызги стекла, – вдребезги рассыпалась бутылка, вылетевшая из окна и ловко угодившая в телеграфный столб…
Это забавлялась молодежь.
Софийский звон
Есть в нашей истории несказанно прекрасное предание о несчастном киевском князе Всеславе. Был князь Всеслав пленен своим родным братом, закован в оковы, “в железы” и брошен в яму, в темницу, был он, освобожденный киевлянами, возведен на Киевский престол, а потом, снова свергнутый с него, вынужден был бежать в Полоцк и доживать там свои дни в глухой обители, в схиме. Но никогда не мог князь-схимник забыть Киева, говорит предание: каждый раз, как слышал он на рассвете, сквозь тонкий предутренний сон, колокола полоцких церквей, просыпался он с радостными слезами на глазах, ибо мнилось ему, что он на родине, в Киеве и что это звон киевского Софийского собора.
Теперь часто вспоминается мне то, что когда-то написал я о князе Всеславе:
Князь Всеслав в железы был закован,
В яму брошен братскою рукой:
Князю был жестокий уготован
Жребий по жестокости людской.
Русь, его призвав к великой чести,
В Киев из темницы извела.
Да не в час он сел на княжем месте:
Лишь копьем дотронулся Стола.
Что ж теперь, дорогами глухими,
Откройте для себя мир чтения на siteknig.com - месте, где каждая книга оживает прямо в браузере. Здесь вас уже ждёт произведение «Чувствую себя очень зыбко…» - Иван Алексеевич Бунин, относящееся к жанру Биографии и Мемуары / Русская классическая проза. Никаких регистраций, никаких преград - только вы и история, доступная в полном формате. Наш литературный портал создан для тех, кто любит комфорт: хотите читать с телефона - пожалуйста; предпочитаете ноутбук - идеально! Все книги открываются моментально и представлены полностью, без сокращений и скрытых страниц. Каталог жанров поможет вам быстро найти что-то по настроению: увлекательный роман, динамичное фэнтези, глубокую классику или лёгкое чтение перед сном. Мы ежедневно расширяем библиотеку, добавляя новые произведения, чтобы вам всегда было что открыть "на потом". Сегодня на siteknig.com доступно более 200000 книг - и каждая готова стать вашей новой любимой. Просто выбирайте, открывайте и наслаждайтесь чтением там, где вам удобно.
