Николай Валентинов - Малознакомый Ленин

Наследство от тетки, представленное русскими рублями, прибыв в Краков, должно было конвертироваться в австрийские шиллинги. Шиллинги, переведенные через Вену в Берн, должны были обратиться в швейцарские франки. Нужна была еще третья операция, чтобы «остаток» от непрожитых Лениным и Крупской франков снова превратился в русские рубли и в виде 2000 рублей предстал на текущем счете № 8467. Когда же, где, при каких условиях, по какому курсу Ленин и Крупская произвели эту третью операцию? При последних переводах денег из Петрограда в Цюрих через Азовско-Донской банк Ленин за 500 рублей получил 869 франков — о том указание в одном из его писем. Пользуясь этим индексом курса, мы должны заключить, что к концу пребывания Ленина в Цюрихе остаток от наследства должен был составлять 3476 франков, именно эта сумма, обмененная на русские рубли, дает 2000 рублей. За полный пансион в Чудивизе Ленин и Крупская (см. ее «Воспоминания») платили пять франков за двоих в день. Предположив, что их жизнь в Цюрихе со вкушением не только одних молочных продуктов (от них «они взвыли») была даже вдвое дороже (что, конечно, преувеличено), общий расход составит 300 франков в месяц. Не будь у них ничего, кроме указанных 3476 франков, то и тогда без лишений, без всякого заработка и без прихода денег (а они приходили!) из России — имеющихся у Ленина средств хватило бы по меньшей мере на 10 месяцев. Почему же Ленин посылал панические письма? Непонятно!

Чтобы понять это «непонятное», приходится просеивать, сопоставлять, взвешивать такие факты и мелочи, которые могут быть найдены лишь за кулисами, в области скрытой, скрываемой, умалчиваемой жизни. В этом трудность. Умолчание и конспирирование Крупской, ее затуманивание средств, на которые Ленин и она жили за границей, совершенно исключает доверие к ее словам. Можно, например, предположить, что полученное наследство было больше, чем четыре тысячи рублей. Тетушкины «серебряные ложки и иконы», о которых Крупская столь презрительно упоминает, при ликвидации имущества, может быть, тоже составили какую-то ценность. По этой причине или потому, что маклеру в Вене было уплачено меньше, чем, для красного словца, с преувеличением рассказывает Крупская, чета Лениных прибыла в Берн с суммой, наверное превышающей восемь тысяч франков. Не без основания же Ленин, приехав из Кракова, писал сестре Анне 14 ноября 1914 года: «В деньгах я сейчас не нуждаюсь». Если бы полученное наследство было менее 8 тысяч франков, остатка в виде 3476 франков (2000 рублей) к моменту отъезда в Россию не могло бы быть. Уйти от этого «математического» вывода нельзя, но вместе с тем, придется признать, что все, от начала до конца, указания Крупской ложны.

Нужно к этому прибавить, что, кроме денег новочеркасской тетушки, в руках Ленина были другие средства. Вот какие. С 1914 по 1917 годы за границей, в Швейцарии, находились два члена Центрального Комитета большевиков Ленин и Зиновьев. В дополнение Ленин в сентябре 1915 года «кооптировал» в ЦК Шляпникова, жившего в Стокгольме. Этому ЦК из трех человек формально принадлежал денежный фонд партии, состоящий из каких-то остатков наследства Шмита и небольших поступлений от сбора денег среди эмигрантов-большевиков или им сочувствующих. Всем фондом фактически распоряжался только Ленин с помощью Крупской. На средства из этого фонда со времени переезда Ленина из Кракова были изданы 26 номеров журнала «Социал-Демократ» (№№ 33–58), два «Сборника Социал-Демократа» (в октябре и декабре 1916 года), сборник статей Ленина и Зиновьева «Социализм и война» (2000 экземпляров) и несколько прокламаций. Из того же фонда Ленин выдавал средства разным лицам при выполнении ими партийных или, правильнее сказать, ленинских заданий — ведь по убеждению Ленина то, что нужно делать партии, знал только он и больше никто. Например, письмом в Христианию летом 1915 года Ленин извещал Коллонтай: «Деньги Вам высылаем завтра». В августе того же года Ленин писал Шляпникову, собиравшемуся нелегально ехать из Стокгольма в Россию: «Финансовые дела наши Вам известны: Надежда Константиновна писала подробно (кроме посланных, обещаны 600 frs, до 10.Х.+400 frs еще через месяц. Итого 1000 frs. На большее пока нет надежды)».

Партийным фондом Ленин распоряжался как скупой и расчетливый хозяин и, по своему обыкновению, всегда ссылался на то, что партийный фонд исчерпан. Просимую у него сумму он неизменно стремился уменьшить. Той же Коллонтай он в сентябре 1915 года писал: «Денег нет, денег нет!! Главная беда в этом!». На просьбу Радека Ленин в это же время ответил: «Вопрос о деньгах обсудим с Григорием (Зиновьевым. — Н.В.). Мы сейчас сидим без денег!!».

Жалуясь на безденежье, Ленин тем не менее 19 сентября 1915 года сообщал Шляпникову: «Мы обдумываем план издания прокламаций и листовок для транспорта в Россию. Не решили еще, где издавать, здесь или в скандинавских странах. Надо выбрать самое дешевое, ибо расстояние не важно». Деньги, значит, все-таки были, раз обдумывали указанный план и раз регулярно выходил журнал и печатались разные сборники. Потребность разоблачать, клеймить, наставлять, проповедовать, указывать «что нужно делать», потребность выражать это в печатном слове (в крайнем случае в письме) у Ленина была почти такой же физической потребностью, как есть и пить. Требуя перепечатки своих тезисов из № 47 «Социал-Демократа» (вышел в октябре 1915 года), Ленин 30 марта 1917 года писал Ганецкому: «Эти тезисы теперь архиважны». Убежденный, что устами его глаголет сама истина, Ленин, конечно, считал, что в обнародовании его директив, «тезисов», статей, наставлений и заключается главнейшее назначение денежного фонда партии.

Но представим себе, что в 1916 году Ленину было действительно «нечем жить». Зиновьев в это время получал из фонда жалованье («диету»). Неужели же Ленин, имея большее, чем Зиновьев, право на партийное жалованье, все-таки предпочел бы «поколеть», но не коснуться денег, предназначаемых для печатания творимых им «тезисов» и «директив»? Предположение настолько и абсурдно, и смешно, что немедленно отпадает. Если Ленин «поколеет» — то кто же тогда будет «творить тезисы»? Пока существовал некий партийный фонд[75], и к нему вдобавок существовал фонд «новочеркасской тетушки» Крупской, — о «поколевании» не могло быть и речи, В таком случае, что же значат панические призывы Ленина, почему он «серьезно уверяет, что тонет от нужды»? Попробуем дать объяснение этой загадки, заключающей в себе и странную историю с чековой книжкой № 8467.

Накануне Октябрьской революции 1917 года Ленин в статье «Удержат ли большевики государственную власть?» заявил, что он никогда не испытывал нужды: «О хлебе я, человек, не видавший нужды, не думал. Хлеб являлся для меня как-то сам собой, нечто вроде побочного продукта писательской работы»[76].