Валерий Золотухин - Знаю только я

Сегодня с 10 до 12 репетировали «Живого», убирали сомнительные места для персоны правительственной.

2 марта

300-й[102] прошел прекрасно, сверх ожиданий. Читал Андрей; потом ресторан ВТО.

Я удивляюсь Высоцкому — какая у него глотка?! Феномен. Кажется — предел, всё, дальше ничего не будет, оборвется — нет, он еще выше, еще мощнее и звонче издает звуки.

Начали с ним «Баньку», мне не пелось, и тональность я не выдержал и перестал, а он за двоих стал шпарить, да по верхам, да с надрывом. Ох, молодец! Андрей повернулся:

— Володя, ты гений!!

И в самом деле, Володя — гений, добрый гений.

3 марта

В горкоме заседание идеологической комиссии ведет Гришин[103], шеф с Дупаком будут присутствовать на нем, и прогон, очевидно, пройдет без них.

Заметка:

ПРИМУС и даже газовая горелка — ДАЛЕКО НЕ ЛУЧШЕЕ СРЕДСТВО ДЛЯ ПОДОГРЕВА МОЛОКА при ночном кормлении ребенка. Гораздо проще налить из термоса в кружку горячей воды и опустить в нее бутылочку с молоком.

На заседании идеологической комиссии Шапошникова сказала: «Театр на Таганке выгнал Высоцкого, так его подобрал “Мосфильм”».

В 13 часов начался прогон «Живого». На нем присутствовали: Бояджиев', Вольпин, Рощин, Рыжнев Димка и еще некоторые деятели, тоже очень умные. Ну, например, Ульянов, Войнович и которых я не знаю.

Прогон шел грязно, после двухнедельного перерыва сразу стали играть, подзабыли, спектакль еще не накатан и т. д.

Шеф: Грязно, он не катится, подразвалился… у тебя были хорошие места, но тоже… в общем, я тобой сегодня не очень доволен, были репетиции лучше.

Войнович в полном восторге, за последние 25 лет не помнит ничего подобного — лучший спектакль всех времен и народов.

Вольпин: Поздравляю с блестящей работой, чудесно, очень рад…

Бояджиев: Позвольте вас поцеловать… поздравляю, отлично, грандиозно. Мы вот там долго обсуждали, как сделать, чтобы спектакль пошел, и вот к чему пришли. К двум основным моментам.

Надо заставить их досмотреть, они могут возмутиться и уйти, поэтому надо смягчить начало. Чтобы вы, допустим, выходили не артистом, а Кузькиным, тем, которым вы становитесь в конце, то есть — приличная жизнь, когда он экипировался в новый пиджак, кепочку и т. д. Это снимет напряженность и подчеркнет, что — вот как я живу сейчас, но к такой жизни я пришел не сразу, а вот сейчас и покажу и т. д. Это первое, второе — если в первом акте это человек, попавший под колеса, и его жмут и давят и он чудом выживает, то второй акт Кузькин должен наступать, он уже и сам не прочь прижать, активно вступать в драку, зная, что он прав и поэтому победит.

Как критик, я бы, конечно, вам этого не посоветовал, потому что я целиком и полностью принимаю и понимаю ту трагическую интонацию, в которой вы все дело ведете, а на вид с улыбкой, с шуткой. Но что поделаешь — спектакль могут закопать, и надо придумывать, как спасти его. Это громадная победа советского театра и т. д. Позвольте вас поцеловать…

Кстати, ему сегодня исполнилось 60 лет.

Рыжнев Д.: Ну, я ничего подобного за свою жизнь не видел… Ты меня потряс до глубины души. Молодцы, но, как пар-тайный член, я вам скажу — вы что, ох…ли? Вы соображаете, что делаете, да вас задавят за этот спектакль тут же, на месте.

Как показали дальнейшие события, он был ближе всех к истине.

Стали обсуждать с шефом, с Можаевым новое начало, сочинять текст и т. д. Я чуть не опоздал на спектакль. В конце концов они договорились до того, что начало старое — прекрасное и ну их всех на X… Пусть смотрят так, как есть, надо отстаивать свои позиции и т. д.; арифметику в начале над мешком придется выкинуть, сократить.

5 марта

На прогоне 5-го были Вознесенский с Зоей;

— Грандиозно, гениально. В тебе столько всего… они смеялись, а я плакала — эта глазенки твои… Поздравляю, умница и т. д.

1. Флеров, 2. Капица, 3. Гинзбург.

Прогон шел отлично, как никогда. Шеф, чего с ним никогда не было, в перерыве собрал артистов, позвал меня, пожал руку:

— Молодец, очень хорошо, благодарю и т. д. Ах, если бы он завтра так шел… прошу, второй акт, не теряйте темпа.

Можаев:

— Молодец! Ну, ты прям на две головы вырос по сравнению с прошлым годом и т. д. Ничего, всё будет нормально.

6—13 марта

«И был последний день Помпеи Для русской кисти первым днем!!!»

Встал рано. Зайчик проводил меня, сообразил мне завтрак, кофе. Я сделал зарядку, хотя плохо спал ночь. Помолился и пошел… в церковь. Внизу службы не было, замок. Я пошел наверх — там отпевали старушку. Помню, кто-то спросил: — Как звать? — Анной. Меня попросили помочь перенести гроб, и сверкни у меня шальная мысль: а не Федота ли моего Фомича отпевают сегодня?! Не его ли я провожаю сегодня в последний путь, не его ли в гробу перенес? Купил свечку, поставил перед распятием, попросил Бога за Кузькина, за Любимова, за семью, за театр. Сейчас уж думаю — может, много попросил? Надо было поскромнее быть. Но вышел с хорошим сердцем и с ясной головой и, главное, спокоен был, как усопшая Анна, Царство ей Небесное, земля пухом!

Всех собрал шеф в зале, как перед боем, такое всех охватывало волнение и озноб.

— Не ждите никакой реакции, предупреждаю — будете играть, как при пустом зале. Это и ничего, проверим себя, играйте для себя, обычная репетиция, играйте в свое удовольствие, заряжайтесь от партнеров, как будто четвертая стена — она как раз сегодня и будет.

— Ну, неужели они не живые люди, ну хоть что-то где-то должно их прошибить.

— Не надейтесь и не обольщайтесь, поверьте моему опыту. Глядите иногда на меня… я показываю рукой так, где поднять ритм, где осадить, по моему виду вы поймете, как идет. Ну, с Богом!

Перед этим стоял шеф со мной на сцене и волновался, суетился, чего-то молол, не относящееся к делу. Я старался от него смыться, уйти от общения, чтобы не задрожать. Он поднял руки кверху: «Господи! Ну есть ты там или нет? Помоги!» — «Есть». Шеф наивно переспросил: «Есть?»

И грянул бой… У меня пошло, я быстро успокоился и потащил весь обоз за собой. Временами глядел в зал… Ищу глазами незаметно Катю… не нахожу. Друзья сидят рядом, беспрестанно оба курят, друг от друга прикуривают, сигаретки не гаснут. Иногда шеф реагирует, но остается в дураках — никто не поддерживает. Зал как будто вымер, 40 человек живых сидит в зале, а мы играем будто для кресел.

Кончился первый акт, ребятишки сказали: «Антракт». Подбегает шеф:

— Кто научил их говорить «Антракт»?

Я научил, и они уж давно это говорят, но… не успел я уйти со сцены, слышу женский голос: