Константин Лапин - Подснежник на бруствере

Танцуя, офицер раза два пристально посмотрел в мою сторону. Может, и не на меня — у брезентовой стены стояли и другие девушки.

— Кто это? — спросила я Клаву.

— Здравствуйте! Так это ж он и есть, Смирнов из разведки! — И Клава умчалась со своим партнером.

Старший лейтенант Смирнов, словно догадавшись, что говорят о нем, подошел ко мне, чуть склонил голову.

— Можно вас пригласить?

От неожиданности я растерялась, не могла ни слова сказать, только покачала головой. Офицер отошел. Танец он пропустил, а когда пластинка кончилась, снова подошел ко мне.

— Вы вообще не танцуете или только со мною не хотите?

— Вообще.

— Так это ж замечательно! — неожиданно обрадовался он. — А я подумал, что вы… что я вам… Давайте я вас поучу!

— Сейчас? При всех? Нет, нет! В другой раз.

Заиграли вальс-бостон. Я видела, какими тоскующими глазами смотрит в нашу сторону снайпер Тоня Комарова, с которой он танцевал в начале вечера. Поворачиваюсь к Смирнову.

— Можно просить вас…

— Виктор! — представился он. — А вас Любой звать, если не ошибаюсь?

— Да. Откуда вы знаете?

— Я ж разведчик. О чем же вы, Люба, хотели меня просить?

— Пожалуйста, пригласите Тоню. У вас с нею так хорошо получается.

Пожав плечами, Смирнов отошел от меня. Многие перестали танцевать, освобождая место для закружившейся в вальсе пары. Действительно, им не было равных, Смирнову и нашей Тоне!

Оставив партнера, ко мне спешила Маринкина.

— Я не хотела говорить тебе, Люба, но он весь вечер с тебя глаз не спускал, — зашептала она. — Правильно ты его отшила, не будет таким гордым!

Нет, я его не отшивала. И гордым он мне не показался. Наоборот, очень простым и доступным. А вот цену он себе знает, это точно!

И снова Смирнов, отведя на место разалевшуюся, счастливую Тоню, вернулся ко мне. Я познакомила его с Клавой. Виктор улыбнулся, отчего лицо его стало неузнаваемо: так светлеет в доме, когда распахнут ставни.

— Разрешите, и я вас познакомлю со своими друзьями.

Он сделал едва заметный знак. Рядом с нами немедленно выросли Сашка-соловей и Гоша-медведь.

— А мы уже знакомы! — хором объявили мы с Клавой.

Разведчики засмеялись, довольные тем, что обошли своего командира. Судя по всему, у них были простые товарищеские отношения. И эти же ребята пошли бы на смерть по малейшему его слову — позже я имела возможность убедиться в этом.

После танцев Виктор попросил разрешения проводить меня. Мы шли вдоль лесной опушки, листва шелестела от легкого ветерка. Виктор молчал. Я решилась спросить, почему он обрадовался, узнав, что я не танцую.

— Неужели непонятно, Люба? Значит, вы мало танцевали… с другими.

— А вы, значит, слишком много танцевали… с другими! — только и нашлась я.

Он не стал оправдываться, а рассказал о себе. Родился в Уральске, в семье пекаря-кондитера. С младшими братишками — у него их трое — гонял голубей, рыбачил, играл в лапту и футбол. Как водится, домой приходил «часто, часто с разбитым носом…»

— Любите Есенина? — обрадовалась я: еще одна сходная с Сурковым черта.

— А кто ж его не любит? На школьных вечерах читал…

Закончив семилетку, Виктор пошел в речное училище, плавал мотористом на катере. В тридцать девятом семья Смирновых переехала в Пугачев. Здесь Виктор слесарил в МТС, был сельским почтальоном, пек булки и печенье, помогая отцу.

— Вы и печь умеете! — Ни за что не призналась бы я в эту минуту, что не умею даже готовить, не то что печь хлебы. — А танцевать когда научились?

— Зина в педучилище поступила, а там все больше девчата, кавалеров нехватка. Нужно же сестренку выручать.

В октябре сорокового года Виктора призвали в армию. Начало войны он встретил на западной границе, близ Львова. С боями отступал почти до Москвы, был в окружении: родные уже получили похоронную.

— Значит, долго жить будете!

— Спасибо, Люба, на добром слове! Теперь ваша очередь рассказывать…

Долго мы проговорили в тот вечер. В сарай на опушке я вернулась перед рассветом. Хорошо, что Клава спала, не шелохнулась даже, когда я устраивалась рядом.

На следующее утро меня ждал неприятный разговор. Не с Клавой, нет — напарница сразу приняла мою сторону. А вот подружки Тони Комаровой были в претензии: как смела я увести Виктора? Тоня-де раньше познакомилась со Смирновым, давно сохнет по нему.

— За тобой, Люба, многие ухаживают, — доказывали они. — Тоня впервые нашла человека по себе. Вот пара так пара! Ну просто созданы друг для друга. А как танцуют, как в вальсе кружатся…

Чудачки милые! Разве не сама я предложила Виктору танцевать с Тоней, не любовалась ими во время вальса? Только не на танцах ищут свою пару, друга жизни! Мы и не искали, ни я, ни Виктор — мы просто нашли друг друга.

В дружной семье разведчиков

Мне везло: разведрота старшего лейтенанта Смирнова расположилась неподалеку от нашего батальона. Каждый свободный вечер, вернувшись с «охоты», я спешила к любимому. Клава не ревновала, не перечила мне. Видела, что это всерьез.

Мое сердце отогрелось от любви, девушки говорили, что я расцвела, похорошела. Иногда я спохватывалась: а не измена ли это памяти Суркова? Нет, я не забыла своего ротного! Но живое всегда побеждает, а я была так молода, так жаждала счастья…

Все свободные от войны часы и минуты были теперь заполнены до отказа. У нас с Виктором оказалось столько общего, всегда было чем поделиться, что вспомнить. Я любила цветы — он хорошо знал лес, я читала стихи — он пел песни. И как красиво пел! Затянет дуэтом с Сашкой-соловьем любимую: «Ах, ты душечка, красна девица…» — вся рота заслушается.

Любовь и уважение разведчиков к своему командиру перешли, кажется, и на меня. Стоило не показаться у соседей хотя бы день — ребята сразу замечали это.

— Что за незнакомая личность появилась в нашем расположении? — удивленно спрашивал у друга Гоша-медведь. — Ты не знаешь, Саша, кто это?..

— Понятия не имею! — отвечал Сашка-соловей, уставившись на меня невинным взглядом.

Выдержки хватало ненадолго, Сашка первый заливался смехом. А мне приходилось в наказание браться за иглу, чтобы подшить к их гимнастеркам свежие подворотнички. Парни и сами это делали отлично, но нравилось им смотреть, как стежок за стежком бежит из-под моих пальцев.

Смотрю однажды: Гоша угрюмый, сосредоточенный.

— Ходи до меня, Люба, потолковать надо! Успеешь еще наговориться с командиром.

Предстоит сложный поиск на участке, где действуют наши снайперы. Разведчик долго, дотошно расспрашивает, в каком месте у противника замечено наибольшее хождение, какие новые пулеметные точки мы засекли и где безопаснее переползать «нейтралку». Моим сведениям Гоша верил беспредельно, знал, что не подведу.