Просроченный долг - Йожеф Лендел

скачет на нем как ураган. А этот черный змей слушается эту соплячку, как я свою старуху. Да нет, больше.

— Начал ты с того, что лошадь, мол, глупая. А что рассказал, как раз показывает: совсем не глупая.

— Который племенной жеребец — тот не дурак. Соколик этот, до чего, подлец, хитер! Если бы он затоптал конюха, то не посмотрели бы, что племенной, враз бы пристрелили. Но он не затоптал! Прижал к стенке «ненароком», оплошал. Веришь ли?.. А теперь просто ручной, не узнать. Девчонка идет — по шагам узнает. А может, в щелку двери видит? Кто его знает? И сразу начинает ржать, как жеребенок. И ведь девчонка. И не бабьим делом занимается. Потому как я считаю, баба должна кур кормить, а к лошади не подходи, особенно к такой. Но теперь новая мода пошла. И что правда, то правда! Жеребец ухоженный, гладкий, шерсть лоснится.

— Девчонка не девчонка, но лошади без человека уже не обойтись.

— Потому я и говорю, что глупая.

— Глупая, как человек, глупая, как машина. Машина тоже, как ты ее ни хвали, работает, работает, покуда не превратится в ржавое железо. Потом из железного лома новая машина будет, а от человека — другой человек.

— Ну, хорошо, но и то верно, как я их по уму расставил… Выгляни, не загорелся ли наш уголь!

Чужак собрался было выйти, как в открытую дверь хижины вбежала собака Евсея.

— Ба, это Найда! — удивился Миша.

Собака пошла прямо к чужаку, уткнулась носом в его колени, взглядом ища его взгляд.

— Евсей возвращается, — сказал Миша. — Видать, ночью комаров кормил.

Он бросил собаке корку хлеба. У него были плохие зубы, и он копил на подоконнике хлебные корки для своей собаки.

Чужак погладил Найду по загривку и, ни слова не сказав, пошел к угольной куче. Потом вернулся и сел на лавку у стены. Собака забилась под лавку.

Прошло минут десять, когда перед домом появился Евсей — отдуваясь, с покрасневшим, распухшим от комариных укусов лицом.

Поставил у лесенки новехонькие светло-желтые туеса, связанные березовыми лозами. Было их не меньше дюжины, один четырехлитровый. Но даже в самый маленький поместилось бы больше литра.

— Бог в помощь! — сказал он и вошел в дом. Осмотрелся. И лишь когда глаза его привыкли к полумраку, увидел под лавкой собаку. Подошел и сильно пнул ее ногой.

— А это еще зачем? — спросил Миша, который никогда не бил ни лошадь (хотя только что доказывал, что она глупая), ни собаку, разве что шлепнет ладонью, да и то редко.

— А пусть не убегает, — ответил сердито Евсей.

— Твоя собака, — сказал Миша, — ежели так рассуждать. — Он пожал плечами и добавил: — А ежели рассуждать по-другому — тварь божья.

— Я ей покажу тварь божью! Моя, как и лошадь моя, и свинья моя, и корова моя.

— А я и не говорю, что не твоя, — успокоил его Миша.

— Ей всё равно до зимы не дожить, — вынес приговор Евсей. — Скоро она ощенится. Потом погожу, пока выкормит щенка и шкура к зиме попышнеет. Когда шерсть сыпаться перестанет. Будут из тебя рукавицы или воротник к полушубку, — сказал он собаке.

— А ведь собака понимает, что вы говорите, — сказал теперь чужак.

Невольно все трое посмотрели на Найду. И почувствовали, что собака понимает, о чем они говорят.

Искусанное комарами лицо Евсея побагровело еще больше. Он обливался потом, будто только что выскочил из парной.

— Черта с два понимает! — сердито заорал он.

— Ты сам всегда говоришь, что твоя собака умная, всё понимает, — без всякой насмешки укоризненно сказал Миша.

— Ну, понимает. Если зову, если команду даю, если велю принести поноску. Или голос подавать запрещаю. Но я не говорю, что у нее ум человечий.

— Конечно, не человечий. Иначе она бы была злой, — сказал чужак.

— Да не вы, это я говорю, что Найда умная. Будь на ее месте щенок несмышленый, так я бы ее не наказывал. А наказана она за то, что вперед убежала. Сама знает, что виновата. Верно, Найда?

Собака, всё это время ждавшая возможности отползти, теперь легла на пол и начала жалобно скулить. Миша отвернул лицо. Он был не в силах видеть это красивое и крупное животное с набухшими сосцами, скулящее на полу.

— Ну! — с угрозой прикрикнул Евсей. Потом, хладнокровно объясняя, повернулся к углежогам: — Видите? Всё понимает. Только что говорить не может.

— Ваша собака и говорить может, — сухо сказал чужак. — Только вам непонятно, что она говорит.

— Тебе что ли понятно?

— Не тыкайте мне! — Не крикнул, только ближе шагнул к Евсею.

Миша встал. С удивлением взглянул на чужака. Он впервые видел его таким.

Миша любил шутливую перепалку, но ссоры ненавидел до глубины души. А тут назревала ссора, пожалуй, могло дойти до кулаков.

Однако голос Андрея вдруг изменился. Хрипло, почти шепотом он продолжал:

— Она просит вас не бить ее. Потому что у нее будут щенки.

— Этого она просит? — неестественно и зло рассмеялся Евсей. — А чего другого не говорит? — Он повернулся к собаке. — Сделай милость, Найда, скажи, завезут сегодня в сельпо табаку?.. Ну, отвечай! — заорал он и снова пнул собаку ногой.

Миша бросил взгляд на чужака. «Ответь ему, не осрамись», — говорил его взгляд. Только что они оба вызывали у него неприязнь, теперь уже только Евсей.

— Этого она не знает? — повернулся Евсей к чужаку.

Тот глубоко дышал открытым ртом, очевидно, хотел так подавить гнев.

— Не знает, — ответил он спокойно, чуть ли не примирительно. — Ведь этого и вы, сударь, не знаете. Но она знает, что вы перед этим сказали, и просит не убивать ее. — Потом, как бы от себя, прибавил: — Жаль губить ее ради какой-то несчастной шкуры.

— А ты… Или, коли такое обращение вам не по душе, — от злобы голос Евсея сделался совсем тонким. — Ваша милость для этой твари заступником заделались? Это она тоже говорит?

— Этого не говорит. Она говорит другое. — По лбу чужака пролегли хмурые, глубокие морщины, но он ответил ровным тоном: — Она просит, чтобы я стал ее хозяином.

Все трое взглянули на собаку. Найда поднялась и робко, нерешительно в самом деле направилась к чужаку.

— Найда! — гаркнул Евсей.

Собака снова легла.

— Продайте мне эту собаку, — примирительно, тихо сказал чужак. Он встал перед Найдой, чтобы Евсей не смог пнуть ее.

— Не продам!

— Я заплачу.

— Чем же? Может, скажешь, чем?

— Дам за нее меру пшеницы.

— Да? Давай! — презрительно засмеялся Евсей.

— Ведь вы знаете, что я все еще живу в счет аванса. Но я сейчас