Кандинский и я - Кандинская Нина Николаевна

Кандинский оказал влияние и на раннее творчество Хоана Миро. Несколько лет назад Миро признался, что с самого начала был вдохновлен творчеством Кандинского, и, если внимательно присмотреться к его ранним работам, это влияние довольно очевидно.

Ключевой фигурой в парижских знакомствах Кандинского можно назвать Сан Ладзаро, для которого наш дом всегда был открыт. Он в числе первых в Париже знал о революции, совершенной Кандинским в искусстве, и всячески способствовал ее популяризации. «Он был революционером не того рода, что кубисты, — как-то сказал он о Кандинском. — Очевидно, что он хотел создать для искусства прочную основу и этой цели добился. Он писал картины, используя скромные средства, но они были полны фантазии и вдохновения. Это математически рассчитанная музыка. Он полностью изменил искусство»{196}.

Лишь намного позже к мнению Сан Ладзаро присоединились другие влиятельные представители парижского художественного мира. Благодаря неустанным трудам Ладзаро, его постоянным усилиям по организации выставок, настойчивой пропаганде абстрактного искусства среди ответственных лиц в этой сфере, наконец, обозначился прорыв.

За одиннадцать парижских лет Кандинский создал 144 картины и 208 акварелей и гуашей. Помимо этого было сделано большое количество рисунков. В 1934 и 1935 годах в галерее Cahiers d’Art{197} Кандинский с успехом представил парижской публике свои старые и новые работы. Выставка была успешной и снискала широкий отклик.

Тем не менее, все протекало очень медленно. В 1937-м казалось, что барьеры окончательно сломаны. Тогда именно Кристиан Зервос, издатель Cahiers d’Art, активно выступал в пользу абстрактного искусства. Чашу его терпения переполнила международная выставка в парижском Пти Пале, на которой ни кубисты, ни абстракционисты не были даже упомянуты{198}. Тогда он срочно решил организовать альтернативную выставку и представить на ней только произведения кубистов и абстракционистов.

Зервос поделился с Кандинским своими планами, и тот сразу подключился к подготовке выставки. Он верил, что проект в надежных руках, к тому же в Cahiers d’Art Зервоса в 1930 году была опубликована монография о нем, написанная Биллом Громаном{199}. А в 1931-м Кандинский опубликовал в одном из номеров журнала{200} статью «Размышления об абстрактном искусстве».

Привлечение абстракционистов к участию в выставке шло полным ходом, когда запланированное широкомасштабное мероприятие сорвалось. Зервос заявил: «Выставка мне больше не нужна».

Что случилось?

Кандинский узнал причину отказа Зервоса от Маньелли и Гонсалеса. Они посетили его в Нёйи и рассказали, что после долгих проволочек кубистам все-таки удалось пробиться на международную выставку. Зервос, в первую очередь защищавший интересы кубистов, снова помирился с организаторами и отказался от идеи альтернативной выставки.

После того, как он предал их, Маньелли, Гонсалес и Кандинский решили самостоятельно отстаивать свои интересы. У них было твердое намерение любой ценой организовать свою выставку. Чтобы придать проекту больший вес и представить абстрактное искусство на официальной площадке, выставку следовало, по возможности, показать в одном из музеев.

Во время своей выставки у Жанны Бюше в 1936 году{201} Кандинский познакомился с директором музея Же де Пом Андре Дезарруа, которого в тот момент считал наиболее подходящим партнером. Он пошел к Дезарруа и изложил ему коллективную просьбу, отметив при этом, что Париж, именуемый мировой столицей искусства, не может позволить себе изоляцию художественного течения, уже завоевавшего реноме на мировой художественной сцене.

Дезарруа полностью согласился с доводами Кандинского, однако не был готов осуществить подобную выставку. Я должна сказать, что в его музее было широко представлено современное неевропейское искусство, и поэтому часть ответственности за парижскую художественную политику (ее можно назвать узколобой) лежала на нем. Разумеется, он был осведомлен об абстрактном искусстве, но не особенно старался открыто его поддерживать. Дезарруа понимал, что ему выпал шанс помочь абстракционистам прорваться, но опасался решительных шагов в этом направлении. «План нашего музея расписан надолго вперед», — заявил он, и тогда Кандинский поинтересовался, что именно включено в выставочную программу музея.

— На то время, когда вы хотите показать у меня свою выставку, запланирована выставка из собрания нью-йоркского Музея Гуггенхайма, — ответил Дезарруа.

Кандинский парировал:

— Эту выставку можно и перенести, потому что собрание Музея Гуггенхайма еще в пеленках, и чем позже вы привезете его в Париж, тем более целостным будет впечатление. А пока это собрание избирательно.

— Такова природа любого собрания, — возразил Дезарруа.

— Разумеется, однако собрание Гуггенхайма обещает в скором времени стать законченным целым. Вот тогда-то и покажите его в Париже.

Приблизительно в таком духе продолжался этот разговор, как потом рассказывал мне Кандинский, вышедший победителем. Условием было его сотрудничество в подготовке и проведении выставки абстракционистов. Однако тогда он еще не получил французского гражданства, а выставка, которая планировалась в Национальной галерее Же де Пом, носила официальный характер. Поэтому Кандинский как иностранец отказался взять на себя полную ответственность (это могло бы задеть чувства других художников).

Он посоветовал Дезарруа поговорить с Жанной Бюше, после чего Дезарруа обратился к Маркусси. Кандинский ценил Маркусси за объективность суждений, поэтому согласился с этой кандидатурой, тем более что тот был знатоком парижской художественной жизни, и можно было ожидать, что действовать он будет беспристрастно.

Маркусси замечательно справился с порученным ему делом. В начале августа 1937 года выставка «Истоки и развитие мирового независимого искусства»{202} открылась в музее Же де Пом. Для Парижа это был поистине революционный шаг: развитие модернистского искусства от импрессионизма до абстракции было впервые показано в стенах государственного музея.

Кандинский считал Андре Дезарруа человеком смелым, что сегодня вызывает улыбку, однако в 1937 году во Франции надо было обладать немалым мужеством, чтобы организовать подобную выставку вопреки протестам академистов. Враждебно ее встретили и некоторые художники, не попавшие ни в Же де Пом, ни в Пти Пале. Они даже подали петицию министру, чтобы вынудить его закрыть выставку.

Кандинский переживал все эти неприятности, но и радовался необычайному резонансу, который она вызвала у публики. Весь Париж только и говорил об этом. С нескрываемым удовольствием Кандинский сказал: «Лично я впервые получил такое хорошее место на официальной парижской выставке. Есть несколько ошибок, но в целом она удалась и оставляет свежее и убедительное впечатление». Недочеты выставки и немного высокомерное поведение не участвовавших в ней художников Кандинский ассоциировал с действиями Кристиана Зервоса. Его беспринципность и расчетливость стали причиной замешательства в самом начале проекта. Кандинский глубоко разочаровался в нем. Своему другу Рупфу он писал: «Жаль и еще раз жаль, что даже на ниве искусства постоянно сталкиваешься с грязными интригами. В этом отношении Париж побил все мировые рекорды». В данном случае он намекал и на параллельную выставку в Пти Пале. «В выставочном комитете, — продолжал он, — заседали почти без исключения галеристы-толстосумы, озабоченные содержимым своих кошельков больше, чем искусством. Так возникла идея „аукциона“, как они это называют. Я все же должен решиться разок пойти туда. При всех неурядицах, сами шедевры великолепны»{203}.