Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

В результате этой дискуссии десятка два купцов поручили мне на год ведение своих дел. Кроме того, Абдулла подарил мне необходимую обстановку вместо кошелька, который намеревался передать мне при отъезде.

Так я поселился в Натале.

XVIII. «Цветная» адвокатура

Символ справедливого суда – весы, которые спокойно держит беспристрастная, слепая на оба глаза, но проницательная женщина. Судьба преднамеренно ослепила ее – для того, чтобы она судила стоящего перед ней, основываясь не на внешнем виде его, а на внутренних достоинствах. Но общество адвокатов в Натале намеревалось убедить Верховный суд отказаться от этого принципа во искажение символа справедливости.

Я подал прошение о приеме в адвокатуру Верховного суда. У меня было свидетельство о приеме в адвокатуру бомбейского Верховного суда. Английское свидетельство я должен был депонировать в бомбейский Верховный суд, когда получил там право выступать в качестве защитника. К прошению о приеме необходимо было приложить две письменные рекомендации. Полагая, что эти рекомендации будут более весомы, если их дадут европейцы, я взял их у двух крупных европейских купцов, с которыми познакомился через шета Абдуллу. Прошение надо было вручить через члена адвокатуры. Как правило, генеральный атторней вручал такие прошения бесплатно. Генеральным атторнеем был мистер Эскомб, который, если помните, являлся юрисконсультом фирмы «Дада Абдулла и Ко». Я нанес ему визит, и он охотно согласился вручить мое прошение.

Общество адвокатов сразу же обрушилось на меня, официально уведомив, что опротестовывает мое прошение. Во-первых, потому, что к прошению не приложено подлинное английское свидетельство, а во-вторых, и это главное, правила о приеме адвокатов не предусматривали возможности подачи прошения «цветным». Считалось, что Наталь обязан своим развитием предприимчивости европейцев и поэтому необходимо, чтобы европейские элементы преобладали в адвокатуре. Если принимать «цветных», постепенно их число превысит число адвокатов-европейцев и европейцы-предприниматели лишатся своей опоры.

Для защиты своего протеста Общество наняло известного адвоката. Но он также был связан с фирмой «Дада Абдулла и Ко» и переслал мне с шетом Абдуллой записку с просьбой зайти к нему. Он говорил со мной совершенно откровенно и расспрашивал о моем прошлом. Потом сказал:

– Я ничего не имею против вас. Опасался только, не авантюрист ли вы, родившийся в колониях. И тот факт, что к вашему прошению не приложено подлинное свидетельство, подкрепляло мои подозрения. Встречались люди, которые использовали чужие дипломы. Представленные вами рекомендации от европейских торговцев не имеют для меня никакого значения. Что они знают о вас? Насколько они знакомы с вами?

– Но любой человек здесь для меня чужой, – возразил я. – Даже с шетом Абдуллой я познакомился здесь.

– Но ведь вы говорите, он ваш земляк? Если ваш отец был премьер-министром, шет Абдулла обязательно должен знать вашу семью. Если вы сможете представить его письменное показание под присягой, у меня не будет абсолютно никаких возражений. Тогда я с удовольствием сообщу Обществу адвокатов о невозможности опротестовать ваше прошение.

Этот разговор возмутил меня, но я сдержал свои чувства.

«Если я приложу рекомендацию Дады Абдуллы, – подумал я, – ее отвергнут и потребуют рекомендаций от европейцев. Какое отношение имеют мое рождение и мое прошлое к приему меня в адвокатуру? Разве можно использовать мое рождение против меня?»

Однако я сдержался и спокойно ответил:

– Я не считаю, что Общество адвокатов имеет право требовать от меня все эти подробности, но готов представить нужное вам письменное показание под присягой.

Показание шета Абдуллы было подготовлено и в должном порядке передано поверенному Общества адвокатов. Тот заявил, что вполне удовлетворен. Иначе обстояло дело с Обществом. Оно опротестовало мое прошение перед Верховным судом, который, однако, отклонил протест, не предложив даже высказаться мистеру Эскомбу. Верховный судья заявил:

– Протест по поводу того, что проситель не приложил подлинного свидетельства, неоснователен. Если он представил ложное показание, то его можно преследовать в судебном порядке и, если вина его будет доказана, лишить права защиты. Закон не делает различий между белыми и «цветными». Поэтому суд не имеет права препятствовать тому, чтобы мистер Ганди выступал в качестве защитника. Мы предоставляем ему право адвокатской практики в суде. Мистер Ганди, вы можете дать присягу.

Я встал и дал присягу архивариусу. Как только я произнес слова клятвы, верховный судья, обращаясь ко мне, сказал:

– Теперь снимите тюрбан, мистер Ганди. Вы должны подчиниться принятым у нас правилам в отношении одежды выступающих в суде адвокатов.

Я понял, что обезоружен. Повинуясь требованию Верховного суда, я снял тюрбан, право на ношение которого отстаивал в суде магистрата. Дело было не в том, что если бы я воспротивился требованию, то мое сопротивление нельзя было бы оправдать. Я хотел сберечь силы для более значительных боев. Я не должен был растрачивать мое мастерство бойца, настаивая на праве носить тюрбан. Оно заслуживало лучшего применения.

Шету Абдулле и другим друзьям не понравилась моя покорность (не слабость ли это?). Они считали, что я должен отстаивать право не снимать тюрбан во время выступлений в суде. Я пытался образумить их, убедить в правоте изречения: «В Риме надо жить как римляне».

В Индии отказ подчиниться требованию английского чиновника или судьи снять тюрбан был бы правильным, но чиновнику суда провинции Наталь, которым я теперь был, неблагоразумно не уважать обычай этого суда.

При помощи этих и подобных аргументов я несколько успокоил своих друзей, но не думаю, что в данном случае полностью убедил их в том, что на вещи надо смотреть по-разному в различных условиях. Однако на протяжении всей моей жизни именно верность истине научила меня высоко ценить прелесть компромисса. Позже я увидел, что дух компромисса представляет собой существенную часть сатьяграхи. Часто это угрожало моей жизни и вызывало недовольство друзей. Но истина тверда, как алмаз, и нежна, как цветок.

Протест Общества адвокатов создал мне широкую рекламу в Южной Африке. Большинство газет осудило протест и обвинило Общество в подозрительности. Реклама до некоторой степени облегчила мне работу.

XIX. Индийский конгресс Наталя

Адвокатская практика была и осталась для меня второстепенным делом. Мне необходимо было сосредоточиться целиком на общественной работе, чтобы оправдать свое дальнейшее пребывание в Натале. Одной петиции относительно законопроекта, лишавшего нас избирательных прав, было недостаточно. Чтобы повлиять на министра колоний, требовалось развернуть агитацию в поддержку этой петиции. Для этого нужна была постоянная организация. Я обсудил этот вопрос с шетом Абдуллой и другими друзьями, и мы решили создать такую общественную организацию.

Очень трудно было выбрать для нее название. Ее