Маньяки Японии. Убийцы страны харакири, самураев и саке - Юми Мацутои

Наука и искусство

Когда речь заходит о серии «Подопытная свинка», на ум сразу приходят городские легенды о снаффе — видеозаписях с несимулированными убийствами, создаваемыми для состоятельных людей со специфическими вкусами. Отчасти эта ассоциация вполне объяснима, поскольку первая часть серии, ставшая в итоге (наравне со второй) хитом японского видеопроката, представляла из себя сорокаминутную фиксацию пыток, в которой из художественного было только разделение «фильма» на «главы» («Удар», «Удар ногой», «Тиски» и т. д.) да финальный эпизод «Игла», ставший своеобразным мостком между знаменитым кадром из «Андалузского пса» и шоковыми сценами «Кинопроб» Такаси Миике.

Разумеется, первую часть «Свинки», вышедшую с подзаголовком «Дьявольский эксперимент», трудно оценивать с художественной точки зрения, поскольку весь замысел продюсера Сатору Огуры заключался в том, чтобы создать фильм ужасов, который характеризовался бы невиданной доселе силой воздействия на зрителя. Спустя десятилетия «Эксперимент», конечно, не производит яркого эффекта, однако можно представить, в каком шоке находились случайные люди, которым в руки попала кассета с фильмом Огуры (к слову, в первых изданиях даже отсутствовали вступительные титры, которые указали бы на постановочный характер демонстрируемого на экране). В каком-то смысле первая серия «Подопытной свинки» стала предтечей популярности жанра «найденных пленок», который по-настоящему «выстрелит» спустя более чем десятилетие, когда в Америке выйдет «Ведьма из Блэр». Даже все классические приемы на месте: ручная съемка на любительскую камеру, намеренно плохое освещение, наплевательское отношение к звуковому сопровождению (иронично, что в пятой главе под названием «Шум» жертву пытают непрерывным многочасовым прослушиванием харш-нойза). Ясное дело, что этот фильм не был первым в рамках поджанра («Ад каннибалов» Деодато уже лет пять как вышел), но он во многом определил то, как found footage-хорроры будут выглядеть в дальнейшем.

«Дьявольский эксперимент» сложно воспринимать как самостоятельное произведение: будучи своеобразным стилистическим упражнением, он работает в полную силу только в том случае, когда его демонстрируют совершенно неподготовленному зрителю, который с высокой долей вероятности воспримет происходящее на экране как нечто, имевшее место в реальности. Однако в самой идее этого сорокаминутного фильма заложена интересная концепция: в то время как мучители на экране жестоко издеваются над жертвой, мотивируя это попытками исследовать пределы болевого порога человека, зритель перед экраном тоже испытывает собственный предел терпения. И ведь «Подопытная свинка-1» действительно оказывается своего рода пыткой, однако выключить его хочется не из-за страха или отвращения, а из-за банальной скуки: принеся в жертву художественность ради шокового эффекта, Сатору Огура создал, по сути, одноразовый аттракцион, представляющий теперь скорее исторический и культурологический интерес.

К созданию второй части, вышедшей с подзаголовком «Цветок из плоти и крови», был привлечен культовый мангака Хидэси Хино, работающий в жанре ужасов. В итоге фильм, снятый самим Хино по написанному им же сценарию, хотя формально и остается в рамках «снаффсплорейшна» (в самом начале нас уверяют в том, что все происходящее — это реконструкция реальных событий, запечатленных на видеокассету садистом-первертом), оказывается гораздо ближе к традиционному нарративному кино. Пусть пересказ сюжета и умещается в одном предложении (мужчина в костюме самурая похищает девушку, вкалывает ей вещество, блокирующее болевые ощущения, а затем методично расчленяет), «Цветок…» удерживает внимание не только и не столько шокирующими сценами и поразительного качества практическими спецэффектами, сколько своей «литературной» составляющей, которая в совокупности с визуальным рядом разворачивает перед зрителем настоящий театр жестокости со своей поэтикой и концепцией.

Снятый по мотивам манги Хино под заглавием «Красный цветок» (занимательно, что название именно «экранизации» делает эксплицитным изначально заложенный смысл), фильм представляет собой удивительное сочетание эстетики эрогуро, фетишизирующей крайние проявления насилия, и японской литературы во всем ее многообразии. В перерывах между расчленением еще живого тела безымянный главный герой в нескольких репликах, походящих на нечто среднее между дзуйхицу, танка и отрывками из кодекса бусидо, объясняет свою жизненную и эстетическую философию, в которой угадываются многие основания, которые через тридцать с лишним лет будет декларировать архитектор Джек из позднего фильма фон Триера. Но если Джек в своих художественных поисках следовал утилитарным заветам классицизма, наводя в природе порядок, как подобает каждому сошедшему с ума демиургу, то герой Хино, выращивая свой сад, искренне уверен в том, что таким образом он дает красоте возможность расцвести по-настоящему. Его работа методична и хладнокровна, но ее результат представляется ему прекрасным настолько, что он сам будто не может поверить в его рукотворность.

Однако вся хитрость «Цветка из плоти и крови» заключается в том, что пока триеровский Джек и прочие проклятые художники водят зрителя за нос бесконечным теоретизированием (в рамках которого различные зверства выступают лишь в качестве иллюстраций), порой умудряясь вызывать сочувствие и понимание, то здешний «садовник» с бескомпромиссностью самурая (не даром он облачен в самурайский доспех) не дает даже шанса на то, чтобы зритель оказался им очарован. Его лиричные репризы никак не отвлекают от кровавой жестокости, а лишь еще ярче ее подсвечивают; будучи художником, он ни на минуту не устает напоминать о том, что в первую очередь он еще и мясник. В этом плане как высказыванием фильм Хино гораздо лаконичнее, точнее и честнее, чем многие другие медитации на тему искусства. Ведь в центре искусства, главного достижения человечества как вида, находится процесс тотального расчеловечивания (и если в отношении прочих видов искусства еще можно поспорить, то кино подтверждает этот тезис всей своей историей).

Пытаясь уйти, пытаясь удержать

На второй части «классические» «Подопытные свинки» заканчиваются — далее серия пойдет по совершенно другому пути, отказавшись от гиперреализма и чрезмерной серьезности «Цветка» и «Эксперимента». Шаг логичный: если продолжать работать по методике чистого шока, то сама ценность приемов сходит на нет. Потому все последующие фильмы серии либо полностью отказываются от иллюзии правдоподобия, либо открыто издеваются над ней: стилизация под снафф-видео исчезает, появляется классический нарратив, а наиболее неправдоподобные сюжеты сдабриваются «документальными» вступлениями. В связи с этим каждый последующий фильм оказывается максимально непохож на предыдущий (а ведь существует предубеждение, что «Подопытная свинка» является серией однообразного безыдейного «пыточного порно»).

Так, третья часть с подзаголовком «Он никогда не умрет!» в чем-то оказалась абсурдистской сатирой на японское общество. Первая ассоциация, которая возникает в голове во время просмотра фильма, приходит из мира видеоигр: был (и есть) такой разработчик по имени Джесси Венбрукс, который когда-то написал на флешке игру под названием «Karoshi». Ее название с японского переводится буквально как «смерть от переработки», а жанрово она является классическим платформером, в котором есть максимально условное пиксельное пространство, есть персонаж, стоящий в левом углу этого пространства и, как