Русская эмиграция в борьбе с большевизмом - Сергей Владимирович Волков

не позднее 24-го июля, но кажется, что к этому сроку они не успеют приехать. Жму крепко Вашу руку и сердечно обнимаю. Прошу переслать прилагаемое письмо Бородину (Кутепову). Ваш А. Федоров».

В моем архиве нет указания, кем и когда этот ответ Якушева был сообщен Струве. Вероятно, после возвращения Артамонова из Югославии, я показал ему копию доклада «Тресту» о пожеланиях Струве и полученное из Москвы письмо Якушева. Вероятно, считаясь с тем, что резидентом Кутеповской организации и М.О.Р. в Варшаве был Артамонов, от переписки со Струве я уклонился.

Воображаю, какое удовольствие доставил мой доклад чекистам, превратившим М.О.Р. в провокационную «легенду». Подтверждение распространенных слухов о разногласиях между генералами Кутеповым и Врангелем должно было их обрадовать, а неверное предположение Струве об интриге Врангеля против Кутепова и об его желании вступить в сношения с «Трестом» через побывавшего в России Шульгина должно было показаться бесспорным доказательством несомненной напряженности эмигрантских расхождений.

Ни Артамонов, ни я не придали особого значения включенному в письмо Якушева сообщению о временном перерыве сношений «Треста» с иностранными военными агентами в Москве и объяснению перерыва необходимостью «получить некоторые документы».

Теперь можно предположить, что это уклонение от встреч представителей М.О.Р. с иностранными офицерами было вызвано желанием польского штаба получить «документ», который – по словам Ричарда Враги, польского автора нескольких статей о «Тресте», – был доставлен «Трестом», но оказался подделкой.

Стало ли разоблачение этого обмана главной – как предполагает Врага – причиной самоликвидации «Треста» в апреле 1927 года, сказать трудно. Состоявшееся тогда по почину О.Г.П.у. и осуществленное опытным чекистом Опперпутом удаление из России проникших туда при содействии М.О.Р. кутеповцев могло быть решено Менжинским и его сотрудниками в связи с возникшей напряженной обстановкой в отношениях между Москвой и Лондоном. Во всяком случае, ликвидировав «Трест», советские «органы государственной безопасности» – благодаря тому же Опперпуту – обеспечили себе контроль над первыми действиями Кутеповской организации после постигшего М.О.Р. провала.

* * *

Последняя поездка Якушева от «Треста» за границу состоялась в ноябре и декабре 1926 года. Никулин, в «Мертвой зыби», написал, что Якушев перешел эстонско-советскую границу 20 ноября и встретился в Ревеле с Захарченко, вызванной Кутеповым в Париж, но туда не доехавшей. Стауниц, то есть так называвший себя в М.О.Р. Опперпут, присланной в Ревель телеграммой добился ее возвращения в Москву. Очевидно, ее участие в предстоявших разговорах Кутепова с Якушевым показалось чекистам нежелательным.

В Эстонии Захарченко – по словам Никулина – спросила Якушева, почему он возражает против террора. В ответ он назвал террор «навязчивой идеей», ничего не решающей. Во Франции Якушев – опять-таки по утверждению Никулина – беседовал с Кугеповым, был принят в Шуаньи Великим князем Николаем Николаевичем, побывал у графа Коковцова и у Шульгина. В обратный путь он выехал 14 декабря, направляясь во Франкфурт-на-Майне и в Москву. Никулин не сказал, что во встречах Якушева с Кутеповым и Шульгиным участвовал приехавший из Варшавы Артамонов. В его отсутствие мне вновь пришлось исполнять обязанности резидента М.О.Р. и Кутеповской организации в Польше.

Накануне отъезда Артамонов передал мне список адресов, которыми он пользовался для связи с Парижем. Первым в этом списке был назван Бородин (Кутепов). К его домашнему адресу была сделана приписка: «Для срочных телеграмм, его имя». Затем был указан версальский адрес неизвестной мне русской дамы З. Р. с отметкой: «Бородин, для конфиденциальных писем». Адрес ныне покойного полковника А.А. Зайцова был предварен указанием «Для переписки официальной – о визах, приездах купцов (переходах границы) и т. д.; для отправки пакетов через швейцарцев (польских дипломатических курьеров)».

После него был назван Лежнев (Шульгин) с указанием писать ему по парижскому адресу В. Лазаревского, и, наконец, был упомянут живший тогда в Севре под Парижем русский эмигрант, состоявший, как я летом случайно узнал из письма Якушева, в каких-то отношениях с «Трестом». Об этом адресе Артамонов написал, что он «может быть нужен, как передаточный адрес для конфиденциальных трестовских дел во время пребывания Рабиновича (Якушева) и Липского (самого Артамонова) в Вене (Париже)». Последним в список были включены адреса двух евразийцев – Сувчинского в Кламаре и Шмидта (Арапова) в Берлине.

Одновременно Артамонов сообщил мне, что отослал 29 ноября в Москву предназначенную «Тресту» почту – пакет № 47 – и, в тот же день, пакет № 20 неизвестному мне русскому парижанину А-скому. Другой русский парижанин был назван мне потому, что в день отсылки почты Артамонов передал польскому генеральному штабу просьбу Кутепова о предоставлении ему польской визы, как направляющемуся в Москву участнику Кутеповской организации. Насколько мне известно, воспользоваться этой визой он, до самоликвидации «Треста», не успел. В день своего отъезда в Париж Артамонов успел сообщить мне и то, что очередное пограничное «окно» назначено на ночь с 15 на 16 декабря, в районе польской железнодорожной станции Столбцы.

Полученная мною в первой половине декабря почта «Треста» была скудной. Ланговой написал 4 декабря: «Дорогой Сергей Львович! Будьте добры переслать письмо и «Евраз, письма» П.Н. Элкину (Савицкому, в Прагу). Я бы с большим интересом выслушал Ваше мнение по вопросам, затронутым в «Письмах». Дружески жму Вашу руку. Ваш Денисов».

6 и 13 декабря С. Мещерский короткими записками, сославшись на Касаткина (Опперпута), подтвердил получение пакетов, доставленных в Москву польскими дипломатическими курьерами.

11 декабря Якушев написал мне из Парижа: «Дорогой Сергей Львович! Ваше письмо и телеграмма получены Юрием Александровичем (Артамоновым). Прошу Вас передать торгпалате (генеральному штабу), что принципиально я не имею ничего против свидания и разговоров, но срока свидания пока установить не могу. Сердечно обнимаю. Ваш А. Федоров».

Тогда отсрочка приезда представителя М.О.Р. в Варшаву для разговора со штабом не показалась мне удивительной, но теперь я думаю, что отказ Якушева от этой встречи, на которой штаб, очевидно, настаивал, объяснялся уже известным ему недоверием польской разведки к полученному от «Треста» «документу». По словам Ричарда Враги, он был признан подлинным изучившими его офицерами, но отвергнут Пилсудским, как очевидная советская дезинформация. Если это верно, самоликвидация «Треста» стала неизбежной, но в декабре 1926 года последняя страница его истории еще не была дописана.

Я знаю со слов Кутепова, что «Трест» предложил ему побывать в марте 1927 года в России и что он приглашение отклонил. Возможно, что чекисты уже тогда хотели заманить своего самого непримиримого и активного врага в западню. Возможно, что они решили сделать это в предвидении неизбежного конца просуществовавшей почти пять лет «легенды».

Кутепов мне сказал – когда я приехал из Варшавы в Париж вестником провала М.О.Р., – что вместо поездки в Россию он предложил «Тресту» встречу с его представителями в Финляндии и что