Павел Кодочигов - Все радости жизни

— Адвокаты, на приговор! — пригласила секретарь судебного заседания.

— Что, уже?

— Так три часа прошло.

— Идемте, Алла Константиновна.

— Встать, суд идет!

В безмолвной тишине прозвучали твердые и быстрые шаги Лиховида, вразнобой с ними — народных заседателей, Аркадий Яковлевич кашлянул и стал зачитывать определение.

Доследование?! Суд согласился с доводами защиты, не счел возможным вынести обвинительный приговор! Будет частный протест прокурора, придется писать возражение и поддерживать суд.

Ну что ж, не первый раз. Определение составлено доказательно, областной суд вряд ли отменит его. Потом, после доследования, месяца через два, новое рассмотрение дела в судебном заседании.

Они подождали с Агалаковой, пока народ выйдет из зала, и пошли к себе. В коридоре в спину ударил злобный шепот:

— Хороший, видать, кус отвалили адвокатам! Вон как постарались! Да этих Макаровых без суда к стенке можно поставить, а тут доследование какое-то выдумали!

Пройти мимо, сделать вид, что ничего не слышал? На каждый роток не накинешь платок… Нет, людской глупости надо давать отпор. Камаев резко остановился, повернулся и спросил:

— Товарищи, кто тут говорил об «отвале»?

— Я, а что? — раздался вызывающий женский голос. — Скажете неправда, да?

— Сейчас уточним. Алла Константиновна, вы сколько получили за защиту Макаровой?

— Нисколько… Она же под стражей, родственников нет, — недоуменно ответила Агалакова.

— Я столько же и по той же причине, — сказал Камаев женщине. — Окажитесь вы в подобном положении, и вам юридическая помощь будет оказана бесплатно — гарантировано Конституцией. Не верите?

Женщина молчала.

— Если стесняетесь народа, идемте в консультацию, Я вам все подробнее разъясню. Идемте!

— Она уже все поняла.

— Она робкая и только за спиной может, — раздались голоса парней.

В коридоре засмеялись.

— Не ожидали, Александр Максимович? — спросила Агалакова, едва они вошли в консультацию.

— Вы о чем?

— Об определении.

— Откровенно говоря, нет. Больше рассчитывал на приговор. Недооценил Лиховида. — Камаев был не против обсудить детали так неожиданно закончившегося процесса, но письмо было не дописано, а задерживать Ольгу не хотелось, и он уклонился от продолжения разговора, — Оля, может быть, завершим начатое?

— Я готова.

— На чем мы остановились?

— Советовали купить магнитофон и овладеть пишущей машинкой, — улыбнулась Ольга.

— Да, да, вспомнил. Одну минуточку… надо переключиться… — Однако переключиться быстро не удалось, пришлось подождать, пока уйдет Агалакова. — Пишите, Оля:

«Что мне хочется сказать тебе еще? Большинство людей считают нас несчастными, обиженными жизнью, мы вызываем у них чувство сожаления и даже недоброжелательства. Вспомни „проклятого слепого“, который утащил вещи Печорина. А сколько на страницах книг слепых попрошаек, людей спившихся, свихнувшихся? Сколько в военной, и не только в военной, литературе несчастных, лишившихся зрения, слуха, конечностей и потому помышляющих о самоубийстве. Согласен — потеря руки или ноги, глаз вызывает тяжелейшие переживания, но если ты настоящий человек, если есть в тебе корень, ты преодолеешь возникшие осложнения. Кстати, о „настоящем человеке“. Полевой создал образ Мересьева, и он же „перегнул палку“, описывая невероятные страдания потерявшего зрение летчика Мечетного в повести „Анюта“. Будет спасен глаз — будет жизнь, нет — он несчастнейшее существо, обреченное на прозябание. Чепуха это! Не только слепые, но и слепоглухонемые живут полнокровной жизнью, становятся кандидатами и докторами наук. Так зачем же лить воду на колесо обывательской жалости? Я себя несчастным не считаю. И ты, думаю, тоже. Жизнь улыбается и нам.

„Вокруг меня весь мир покрылся тьмою, но там, внутри, тем ярче свет горит…“ — сказал Гете. А чтобы он горел постоянно и с пользой для людей, зависит от нас самих. Не так ли, Володя?

Хотел написать коротко, но „не хватило времени“.

Привет твоей жене, сестре Нине, дочуркам и коллегам по работе!

Надеюсь, наша переписка на этом не оборвется. Пиши, Володя.

Всего тебе доброго…»

— Оля, в конвертик его и по пути бросим, а пока прикинем, что нас ждет на этой неделе. Завтра дел нет. Я с утра схожу на автобазу с Раей, а вы свободны. Послезавтра — гражданское дело.

— Отчет еще о работе за месяц надо составить, — напомнила Ольга.

— Вот послезавтра им и займемся. Успеем?

— Конечно.

— В пятницу будем знакомиться с делом Аргунской. Пожалуй, день уйдет; много документов, есть бухгалтерская экспертиза… А в субботу…

— В субботу?! — удивилась Ольга.

— В субботу я, как председатель местного комитета, приглашаю вас с мужем на два дня в дом отдыха. В прошлый раз вы увильнули от коллективного мероприятия, и напрасно — скучающих не было. Все?

— Кажется.

— Идемте домой, Оля. На сегодня довольно!

На дворе стояла водополица. Ольга вела Александра Максимовича осторожно, старательно обходя незамерзшие лужи. Некоторое время шли молча.

— Праздник скоро, — начал Камаев, — вы к нему подготовились?

— Праздник? Какой? — удивилась Ольга.

— Первое апреля!

— Скажете тоже.

— Скажу. Этот день ответственный: надо самому не попасть на удочку и подловить кого-нибудь, — он коротко хохотнул: — Звонит мне однажды знакомая дама и говорит, что меня приглашает председатель горисполкома. Ну что, я человек дисциплинированный — иду. Прихожу, здороваюсь, сажусь. Председатель молчит. Думаю, занят чем-нибудь, бумаги спешные читает. Помолчали так, и он спрашивает: «Вы по какому вопросу?» Я говорю: «Не знаю. Вы же меня приглашали». — «И не думал, — говорит он и смеется: — Купили вас, очевидно. В честь первого апреля». Купили так купили. Бывает и на старуху проруха. Посмеялись мы с ним, я извинился и ушел.

Год проходит, опять этот веселый денек наступает, и звоню я этой самой даме и говорю по секрету, что вышел Указ об объединении районов и наш снова к Богдановичскому присоединяется. Через полчаса об Указе знают оба этажа, а через час слышу в трубке знакомый и страшно разгневанный голос: «Александр Максимович, я считала вас солидным человеком! Да вы, вы…» — «Я пошутил. Извините…» — «Да разве можно так шутить? — перебивает. — Меня председатель на ковер вызывает. У нас тут паника!» Обиделась и года два со мной не разговаривала. Хочу нынче напомнить о себе… Вы что остановились?

— Так пришли.

— Уже ваш дом?

— Нет, ваш, — смеялся голос Ольги. — Раиса Петровна вон в окно выглядывает.