Иоанн Кронштадтский - Одинцов Михаил Иванович

Непременно Иоанн жертвовал на нужды церквей и приходских учреждений Архангельской епархии: в 1902 году пожертвовал три тысячи рублей, а в 1903 году на реставрацию кафедрального собора выделил тысячу рублей. В одном из воспоминаний можно найти свидетельство благодарности крестьян за пожертвования на церковь: они летом запрягли лошадь в сани и в них повезли Иоанна на место строительства храма. Так в Древней Руси возили архиереев. Бывая в Архангельске, Иоанн иногда добирался и до Холмогор, где жила одна из его сестер.

Путь из Архангельска до следующей остановки — первоклассного Веркольского мужского монастыря занимал три дня. Иоанн, привыкший ежедневно совершать литургию и приобщаться Святых Тайн, переживал, что не совершал богослужения или, как он выражался, «не имел хлеба жизни в насыщение алчущей души». Но вот, наконец, и Веркола… На высоком берегу обнесенная каменною стеною высится громада монастыря.

Дорогого гостя встречают с колокольным звоном. Вся старшая братия обители и все случившиеся богомольцы выходят на берег. Отец Иоанн следовал прямо в храм, где почивают мощи святого праведного Артемия Веркольского. Здесь же служится литургия. Затем в кельях настоятеля монастыря — трапеза для гостей, и Иоанн торопится на корабль… до родного дома оставалось около 40 верст.

Очередной поворот реки, и вот она… Сура!

— О, тебя ль вновь вижу я?! — каждый раз, стоя на палубе парохода, в ожидании увидеть родные места, восклицал отец Иоанн.

Всем селом, и стар, и млад, выходили односельчане встречать своего прославленного земляка. Очевидец одной из таких встреч пишет о том, что люди буквально запрудили все пространство, так что не было никакой возможности отцу Иоанну протиснуться: «Однако он, так сказать, ринулся в гущу народную. Но и та, в свою очередь, ринулась на него, хватая за края одежды, целуя его руки и одежду и жадно ища благословения. Нас обуял страх за батюшку, что его замнут, задавят насмерть… К счастью, он был приподнят стиснувшей его толпой и так над всей толпой, на ее плечах, и был благополучно пронесен»[148].

В родном селе Иоанн останавливался у родственников. Настроение, с которым он находился в Суре, хорошо передают его слова: «Где-то далеко-далеко, точно в другом мире, есть большие города с их шумной суетливой, а нередко и греховной жизнью; но звуки ее не долетают до глухого Сурского уголка: здесь живут тихо, спокойно, размеренно, скромно и почти праведно».

Возвращение в Кронштадт из поездки в Суру также возможно было несколькими маршрутами. Летом 1891 года Иоанн Сергиев возвращался через Череповец. Здесь же по делам своего Леушинского Иоанно-Предтеченского женского монастыря оказалась игуменья Таисия. Она уговорила Иоанна заехать в свою обитель. В монастыре он был недолго, встретился с сестрами, побеседовал с ними. Ему понравилась обитель, и он обещал заезжать сюда каждый раз, возвращаясь из поездки на родину.

Так и происходило в последующие годы. В обители у него появлялись редкие минуты уединения и отдыха от изнурительного многолюдья, которым он был постоянно и повсеместно окружен. Во время одного из посещений монастыря игуменья Таисия просила Иоанна принять монастырь под его духовное водительство. В тот день, когда согласие было получено, Таисия записала в дневнике: «От избытка ощущений, вызванных этим событием, я не могла разобраться в мыслях, я сознавала, что сказанное мне Батюшкой после чтения было делом слишком большой важности, слишком радостным для меня и для всей обители; я сидела, углубившись в свои мысли, и даже забыла поблагодарить Батюшку за его такой духовный бесценный дар». Позднее в обители при поддержке Иоанна было устроено 12 храмов, девичье училище, приют для сирот и престарелых вдов.

В воспоминаниях игуменьи Таисии есть рассказ о чудотворении Иоанна. Он относится к 1903 году, когда сибирская язва свирепствовала в округе Леушинского монастыря. Мор на скотину принес огромные бедствия. Со всех сторон были поставлены карантины, и приезжавшим в монастырь приходилось от пристани Борки идти пешком десять верст. И хотя в самом монастыре падежа скотины не было, угроза оставалась.

Игуменья Таисия пребывала в сомнении, предупредить ли Иоанна о невозможности в то лето посетить Леушино или, презрев угрозу, подвергнуть опасности весь монастырский скот. Помолившись, она поехала к пристани на тарантасе, запряженном одной лошадью. За две версты от пристани, как ужасное предупреждение, встретились две дроги, везущие павших лошадей для закопки их в отведенном месте. Добравшись до пристани, опрыскав и окурив, поставили лошадь в конюшню. Утром Таисия отправилась на пароход к Иоанну. Он молча выслушал печальный рассказ. Но решение принял бесповоротно — едем!

Когда пароход подошел к пристани Борки, ближайшей к Леушинскому монастырю, на ней уже собралась не одна сотня домохозяев — просить батюшку помолиться об избавлении от такого тяжкого наказания, как потеря скота.

— Что мы будем делать без скотинки-то, кормилец? Ведь ни земли не вспахать, ничего — хоть по миру иди! Уж и без того-то бедно, а тут еще такая беда! — взывали они о помощи.

— За грехи ваши Господь попустил на вас такую беду, — наставлял их Иоанн, — ведь вы Бога-то забываете; вот, например, праздники нам даны, чтобы в церковь сходить, Богу помолиться, а вы пьянствуете; а уж при пьянстве чего хорошего, сами знаете!

— Вестимо, батюшка-кормилец, чего уж в пьянстве хорошего, одно зло, — покорно отвечали крестьяне.

— Так вы сознаетесь, друзья мои, что по грехам получаете возмездие?

— Как же не сознаваться, кормилец! Помолись за нас, грешных! — И при этих словах все пали в ноги тому, кто был последней их надеждой.

Иоанн велел принести ушат, зачерпнул из реки воды. Совершив краткое водоосвящение, он сказал:

— Возьмите каждый домохозяин себе этой воды, покропите ею скотинку и с Богом поезжайте, работайте. Господь помиловал вас.

Затем Иоанн вышел на берег, где уже стояли монастырские лошадки, которых он сам окропил, и все безбоязненно поехали в обитель. В тот же день все мужички поехали, куда кому было надо, все карантины были сняты, о язве осталось лишь одно воспоминание. То ли чудо… то ли срок заразе вышел… кто знает?!

Когда Иоанн ехал в обитель, то благословлял и лес на обе стороны: «Возрасти, сохрани, Господи, все сие на пользу обители Твоей, в ней же Имя Твое святое славословится непрестанно»[149].

Вскоре к обители прибавилось несколько подворий — в Петербурге, Череповце, Рыбинске, Кириллове, Ферапонтове, — каждое из которых представляло собой вполне самостоятельное хозяйство, и все они требовали много хлопот и опеки. Вслед за храмом строились кельи, различные служебные помещения, школы, приюты, богадельни.

Для вновь открывшихся общин игуменья Таисия составила устав, который тщательно выверил и благословил Иоанн Кронштадтский. В письме матушке он писал: «Устав, составленный тобою, я прочитал и кое-где поправил в выражениях. Устав носит отпечаток твоего недюжинного ума, благочестия и опытности духовной; на днях пошлю его к Преосвященнейшему Антонину, вероятно, и он будет доволен, а, пожалуй, и удивлен».

Появление одного из скитов Леушинского монастыря — пустыньки «Крестик» — непосредственно связано с Иоанном Сергиевым. Он был построен на том месте, где батюшка «чудесно нашел» землянику, которую до него здесь никто не видал ни раньше, ни потом, и по времени не была ее пора. Место заприметили, вбили колышек, потом поставили крест, стали приходить сюда молиться. Собирались и в непогоду, и в зимнее время. Построили часовню, которую переделали в 1893 году в церковь во имя евангелиста Иоанна Богослова. Здесь во время пребывания в Леушине любил уединяться Иоанн для молитвы. «Благодарю за любовь, ласку и гостеприимство, встреченное и встречаемое ежегодно в вашей Леушинской обители, дающей истинный покой и отраду духа», — писал он с благодарностью Таисии.

Приезды Иоанна в Леушино сопровождались, как и повсюду, встречами множества народа, жаждущего духовного общения с прославленным пастырем.