Генрих Сечкин - На грани отчаяния

- Куда? - заорал Калина. - Назад!

Но было уже поздно. Грохнул выстрел. Поравнявшийся со мной Худяк будто споткнулся, и прямо в лицо мне плюхнулась теплая жидкость. Калина поднял пистолет и выпустил целую серию пуль в бегущих навстречу. Один из них упал. Остальные стали как вкопанные. Наш преследователь сзади тоже остановился. Воспользовавшись секундным замешательством, мы юркнули налево в переулок. Худяк остался лежать сзади на мостовой. Пробежав два проходных двора, Калина заскочил в третий. Он рассчитал абсолютно верно. Менты наверняка кинутся в первый двор, а мы тем временем успеем уйти. Одного лишь не знал Калина. На месте бывшего сквозного прохода высилась свежевыстроенная стена нового дома. Мы попали в тупик…

Ничего не оставалось, как нырнуть в дверь одного из черных ходов, выходивших во двор. Там мы залезли под лестницу. Калина засунул чемоданчик поглубже и, достав из кармана опасную бритву, протянул ее мне.

- Как только сунутся, режь по шнифтам.

- Я не смогу.

- Сможешь! - резко обрезал Калина, вставляя в парабеллум новую обойму. - Да у тебя вся рожа в крови! На платок, вытрись. Что-то никого нет, - промолвил он через несколько минут. - Надо отваливать. Когда оцепят весь район, нам уже не уйти. Давай вылезаем.

Выбравшсь из-под лестницы, мы выглянули во двор. Тишина. Подойдя к подворотне, осторожно осмотрели переулок. Слева на перекрестке в свете карманных фонарей над лежащим Худяком столпились менты и одинокие прохожие. Справа никого не было. Мы двинулись направо…

Вся «малина» была взбудоражена происшедшим. Прибежал Лева Пассажир.

Вам, ребята, надо временно отваливать из Москвы. Здорово засветились. Да еще легавого пришили! - советовал нам Пассажир. - А чемоданчик там оставили? Надо забрать. Но только осторожно. Если легавые надыбали - будет засада. На «малину» тоже больше не ходите. Тащите ко мне домой. Буду ждать.

На другой день мы с Калиной пошли забирать чемоданчик. Походив часа два по окрестным переулкам и убедившись, что подозрительных лиц поблизости нет, подошли к знакомому двору. Там тоже было чисто. Лишь какой-то мужик стоял в углу и справлял свою нужду. Дождавшись окончания его деятельности, мы зашли с черного хода. Чемоданчик лежал на месте. Не теряя бдительности, вышли из двора и пошли по переулку к площади Пушкина. Там сели на трамвай «Аннушку» и, сойдя у Петровских ворот, пешком добрели до Оружейного переулка. Вот и Левин двор. Угловой подъезд. Не спеша поднимаемся на второй этаж.

- Руки вверх! - Двое с третьего этажа, двое с первого в штатской одежде с револьверами наготове. - К кому идете?

- Да вот зашли по нужде, - ответил Калина. - Приперло, а на улице неудобно.

- Ну раз неудобно, то заходите, - ответил опер, заламывая Калине руки за спину. - Милости просим.

Другой опер закрутил руки мне. Третий в это время открывал Левину дверь, а четвертый настороженно водил револьвером в разные стороны, направляя его то на меня, то на Калину. В коридоре лицом к стене стоял Пассажир. Руки его были скреплены наручниками.

- Заходите, не стесняйтесь! - издевался опер. - Дружка пришли навестить? А в чемоданчике что? О, что здесь делается! - открыл он чемодан. - Нашли на улице, да? А в кармашках что у вас? Ай-ай-ай как нехорошо! Воробьев пострелять собрались? - вытащив у Калины пистолет, укоризненно качал головой опер. Через открытое окно нам было видно, как во двор дома медленно въезжал зеленый «воронок».

По прибытию в отделение милиции меня, Калину и Пассажира рассадили по разным местам. Их - в камеры, меня - за барьер. Примерно через час в дежурку вошел милиционер, лицо которого было очень знакомо. Да, действительно, это оперуполномоченный Набоков, который неоднократно отдавал меня на поруки сначала матери, потом отцу.

- Ваш? - спросил у него дежурный, указывая пальцем в мою сторону.

- Конечно! Старый приятель! - ответил тот. - Навертел дел в своем районе, теперь к вам перебрался. Ну что, Сечкин, сейчас уже не отвертишься. Четырнадцать-то исполнилось тебе?

Я хмуро промолчал.

- Собирайся, поедем в детприемник.

В детприемник мы приехали поздно вечером. Набоков сдал меня дежурному воспитателю, подписал какие-то бумажки и, с усмешкой пожелав мне приятного времяпрепровождения, уехал.

В комнате на четвертом этаже находилось около пятнадцати детей самого различного возраста. Я моментально был окружен со всех сторон любопытствующими физиономиями. Всех интересовали детали моего появления здесь. Наплетя что-то про родителей, живущих в Ташкенте, и про тетю, живущую в Москве, я с удовольствием завалился в чистую постель. Правда, печальные мысли о Калине, Худяке и Пассажире долго не давали мне уснуть. Но в конце концов усталость и переживания сделали свое дело, и я крепко заснул.

На следующий день, напялив на себя выданную накануне казенную одежду, я чинно следовал в общем строю на завтрак. Столовая находилась в другом корпусе. Мы шли по заснеженному двору все в одинаковых серых заячьих шубках и из такого же меха круглых, с длинными до пояса ушами шапках. Предполагалось, что эти уши должны завязываться на шее и одновременно играть роль шарфа. Но никто из воспитанников этого не делал, и уши болтались в такт шагам всей колонны, что было очень смешно.

Мои новые приятели предупредили, что хлеб, выдаваемый на завтрак, есть не следует. Один из нашего отряда втихаря соберет все пайки хлеба в наволочку и на обратной дороге, отстав от колонны, нырнет в котельную, находящуюся на нашем пути. Понадобится всего лишь несколько секунд, чтобы передать истопнику хлеб, получить от него заранее приготовленный кисет с махоркой и потом бегом нагнать строй.

Днем приехал следователь и долго допрашивал меня. Все мои объяснения сводились к тому, что неизвестный парень предложил мне купить у него билет в кинотеатр «Экран жизни». Так как в кассе билетов не было, я согласился и пошел вместе с ним в соседний дом за билетом. За что меня забрали, не имею ни малейшего представления. В конце концов раздосадованный следователь, полностью исписав все свои бумажки и выразив мнение, что таких, как я, надо живьем сжигать в крематории, врезал от души мне по шее, собрался и ушел.

В следующую ночь я окончательно решился на побег. Наши комнаты не запирались. Зато выходная дверь из коридора была заперта. К тому же по ночам там дежурил один из воспитателей. Выход был только один - через окно четвертого этажа. Правда, после этого предстояло преодолеть еще и высокую кирпичную, наподобие кремлевской, стену. Но решение этого вопроса я оставил на потом. Выпросив у своих соседей несколько простыней (благо, выдавали по две) и связав их между собой, я получил мощнейшее подобие веревки. После того как все улеглись спать, прождав еще часа три, я начал действовать. Один конец веревки я накрепко привязал к батарее центрального отопления, другой выбросил в открытое окно. Несколько воспитанников проснулись, когда морозный воздух с улицы пополз по комнате.