Муслим Магомаев - Любовь моя - мелодия

Я пытался доказать правильность своего мнения о том, что надо петь в Сопоте. Песня Арно Бабаджаняна на хорошие стихи Александра Дмоховского была написана в современном ритме, который сразу подхватит публика, начнет подхлопывать, что тогда входило в моду…

Разговор у нас не получился, тон заместителя министра культуры был таков, что я, выйдя из его кабинета, поднялся на другой этаж — прямехонько в кабинет Екатерины Алексеевны Фурцевой. Секретарь министра, милейшая женщина, видя мое состояние, стала успокаивать меня:

— Что случилось? Пожалуйста, не волнуйтесь…

И даже не пыталась удерживать — знала, что я все равно войду в кабинет к Фурцевой.

— Я должен ехать в Сопот… — начал я с ходу. — Но еще немного — и я откажусь…

Хоть я и пришел к министру без вызова, Екатерина Алексеевна меня приняла, выслушала, поняла мой гнев.

— Если Союз композиторов решает, что певцу петь, то пусть они решают и кто это будет петь. На конкурс еду я, я и отвечаю за себя. Почему кто-то должен навязывать — мне песню?

— Кто это придумал?

— Я только что от Василия Феодосьевича. — Я не стал пересказывать наш «нервный» разговор. — Понятно, это идея не Кухарского, так Союз композиторов постановил…

Фурцева взяла трубку.

— Василий Феодосьевич, зайдите ко мне.

Вошел Кухарский. Увидел меня — изменился в лице.

— Что у вас там с мальчиком? — так Екатерина Алексеевна по-свойски называла меня.

— Да, собственно, ничего особенного… Разногласия некоторые по поводу конкурсных песен. Наши композиторы постановили…

Фурцева перебила:

— Что значит постановили? Правильно Муслим говорит. Пусть ищут другого певца, который и будет петь, что они напишут. Это мы просим его поехать на конкурс, чтобы наконец наш советский певец что-то завоевал.

А тут ему навязывают, что и как петь. Ему петь — ему и решать.

Наступила примиряющая пауза. Фурцева сделала жест рукой.

— Поезжайте и пойте, что хотите…

Я спел в Сопоте «Сердце на снегу». Принимали песню великолепно, но по условиям конкурса один исполнитель не может получить сразу две награды. В наших музыкальных кругах потом еще долго выражали недовольство: он, мол, прославил себя, а не советскую песню.

Получив первую премию как исполнитель, я как бы нарушил традицию Сопотского фестиваля: стал вторым за всю историю конкурса певцом, завоевавшим главную награду. До меня первые премии присуждались в основном женщинам. После фестиваля на полученные деньги я устроил в нашей гостинице «Гранд-отель» большой банкет, на который пригласил всех участников конкурса. Оставшихся денег хватило на то, чтобы купить большую коробку сигарет «Marlboro». Тогда у нас с ними были трудности, а других я не курил.

В Сопоте я побывал еще раз — в качестве гостя на юбилейном X фестивале, проходившем в 1970 году. В тот год от Советского Союза в конкурсе принимала участие Галина Ненашева. В Сопот она привезла и песню «Судьба», написанную Арно Бабаджаняном на стихи Роберта Рождественского. Первым ее исполнителем у нас был я.

В свои приезды в Польшу я не только участвовал в Со-потском фестивале, но и искал могилу отца. Перед поездкой в эту страну дядя Джамал показал мне план того места, где был похоронен отец. Согласно письму, присланному в 1945 году его командиром, мы знали, что отец был похоронен в городе Кюстрин, который тогда находился на территории Германии. Впоследствии эти земли около Одера вошли в состав Польши и город Кюстрин стал называться Костшином.

Узнав о моем желании найти и посетить могилу отца, мне стали помогать члены Общества польско-советской дружбы. Из Сопота меня повезли на западную границу Польши. Следуя имевшемуся плану, нашли то место, где должна была быть могила. Но ее там не оказалось — вокруг был сплошной лес. Походили по окрестностям, поспрашивали местных жителей, но они сказали, что в округе на протяжении многих километров нет никаких захоронений советских солдат. Конечно, я был расстроен. Цветы, которые привез с собой, я разбросал на месте предполагаемой могилы отца.

Мне нужно было возвращаться на родину. Друзья из Общества пообещали, что начнут поиск в архивах, посмотрят списки солдат, похороненных в Польше, тем более что фамилия наша не очень распространенная. Обещали свою помощь и работники нашего посольства.

И вот пришло письмо, в котором друзья из Общества польско-советской дружбы сообщили, что нашли братскую могилу, где похоронен мой отец. Она оказалась немного севернее Костшина, в городе Хойна Щецинского воеводства. Выяснилось, что после войны, когда наши основные войска покидали Германию, останки солдат из одиночных захоронений, разбросанных в разных местах, предали земле в общей братской могиле уже на польской территории.

И вот через двадцать семь лет после гибели отца я смог навестить его. В разгаре была весна 72-го года. Мне скоро тридцать лет, я стал старше отца, погибшего в двадцать девять. Как сейчас помню ту субботу 22 апреля. Западное Поморье, кладбище в предместье городка Хойна, братская могила…

Не буду рассказывать о тех своих чувствах — тут не нужны слова, они лишние в минуту молчания. Но и у скорби бывают светлые тона. Я ощутил их тогда, у подножия хойнского памятника павшим. Переживаю это и сейчас, вспоминая обо всем: все-таки я и мои близкие теперь знаем, где закончил свой земной путь Магомет Магомаев. Художник и воин.

Я положил на могилу цветы и увез домой горсть той перепаханной бедой польской земли. Позже дядя Джамал отвез ее в Баку и смешал с землей на могиле своего отца.

О подробностях тех военных, далеких теперь дней написала польская газета:

«Старший сержант Магомет Муслимович Магомаев погиб в маленьком городке Кюстрин недалеко от Берлина за девять дней до окончания войны. Из воспоминаний о нем его фронтовых товарищей складывается образ достойного солдата. Во время штурма обороны гитлеровских войск друг Магомаева бросился с гранатой на пулеметный дот. Старший сержант поспешил на помощь, хотел вытащить из-под обстрела раненого товарища по оружию. Погибли оба от пуль. Полковые друзья решили похоронить павших бойцов на польской земле. Тела были перевезены за восемьдесят пять километров и похоронены на другом берегу Одера в маленькой деревне около железнодорожной станции. На плане могилы, который был передан семье Магомаевых командиром полка, отсутствовали некоторые данные — название местности. Поэтому поиски могилы отца Муслима Магомаева были трудными.

Не принесли результатов поиски, предпринятые первоначально в Зеленогурском и Вроцлавском воеводствах. Поисками могилы занялось также воеводское отделение Общества польско-советской дружбы в Щецине совместно с представителями коммунального хозяйства воеводства.