Раиса Горбачева. Жизнь и принципы первой леди СССР - Георгий Владимирович Пряхин

работе торжественное собрание. В числе других передовиков и ему вручают грамоту или премию. Мать – тут же, в зале, вместе с другими женами сослуживцев отца. А через некоторое время, когда «торжественная часть» заканчивается, на той самой дощатой сцене, где только что вручали отцу почетную грамоту и жали руку, появляюсь – вместе со своими одноклассниками – и я. Концерт. Поем, пляшем перед ударниками, строим гимнастическую пирамиду… И я знаю, что самые благодарные, самые пристальные, самые «переживающие» мои зрители – отец с матерью, сидящие бок о бок где-нибудь в первых рядах. Всей семьей мы выезжали на пикник, на маевку – даже транспорт тогда выделяли, чтобы вся семья могла участвовать в том или ином событии, обязательно с детьми.

Сейчас же, Вы знаете, сослуживцы и коллеги, как правило, на работе отмечают дни рождения – без жен и мужей. Праздники – тоже без приглашения жены или, соответственно, мужа. Даже поход коллективный в театр – по принципу принадлежности к трудовому коллективу. «Билеты по числу членов профсоюза!» – кому не знакома эта сакраментальная фраза? В отпуск, на отдых тоже стало модно поодиночке. Опять же путевки на всю семью – проблема. Много ли у нас семейных пансионатов, домов отдыха? Практически нет. Мы не думали об этом. Считали, что строим нечто большее, чем семью.

Кстати, только в нашей стране да еще в нескольких странах из нашего былого окружения на государственных приемах, обедах – без жен, без супруга. А я считаю, пусть бы этих приемов было меньше, но все-таки лучше, достойнее – не поодиночке, а так, как принято в цивилизованном мире. А когда высокопоставленное должностное лицо на сессии Верховного Совета РСФСР на глазах у 300-миллионной телеаудитории страны оскорбляет свою коллегу-женщину? Чью-то жену, мать. Когда же его попросили извиниться, человек сделал вид, что не знает, за что…

И материально, и нравственно мы обесценили домашний и семейный труд женщины. Стало не только непрестижно, но и почти «неприлично» гордиться женой-домохозяйкой или представлять обществу в таком качестве свою спутницу жизни. Тут я вновь и вновь вспоминаю свою маму. Да, она тоже домохозяйка. Но ведь она вырастила троих детей – что может быть «государственнее» этого труда! Дала всем детям, повторяю, отличное образование – и все на скромные доходы нашего отца. А чтобы «выкрутиться» в таких условиях, нужно было и трудолюбие, и даже, простите, талант. Ее руки, на которых так много держалось, были не просто трудолюбивы, но и талантливы. Шила, перешивала, перелицовывала, готовила, обстирывала, убирала, выращивала огород, ухаживала за коровой и птицей, лечила детвору, экономила копейку – а это тоже талант, и еще какой!.. Душевная, деятельная должность – вести дом, семью. Как жаль, что мы ее обесценили!

И только ли домохозяйкой не принято сейчас хвалиться? Думаю, положение женщины, семьи в государстве и обществе – наша общая забота. Где-то я совсем недавно прочитала: будет счастлива женщина – будет счастливо и все общество. Все сразу, конечно, не бывают счастливы, и все же мысль весьма любопытная.

Меня занимает еще одно наблюдение вслед за принижением «домашней» роли отца, матери, жены – впрочем, может быть и одновременно – какие-то необратимые процессы стали происходить и с самим понятием «дома».

– Что Вы имеете в виду?

– Поясню. Стала теряться, охладевать когда-то столь характерная для всех людей приверженность родному гнезду. «Казенное» жилье стало предпочитаться своему, нажитому не одним поколением, родному. Я говорю не только о заброшенных, выстывающих по всей стране родительских очагах. Перебираясь с одной квартиры на другую – из коммуналки в «малогабаритку», из «малогабаритки» в конце концов в более приличную – и получая каждую из них с боем, с великим трудом, мы поневоле становимся энтузиастами «обмена». Процесса. Не успеваем прикипеть душой к чему-либо. Не успеваем согреть, «насидеть» то или иное место – уже надо «расширяться» или «разбегаться». Может, поэтому и не бережем, не дорожим особо ни казенными квартирами, ни домами, не дрожим над ними, как дрожали бы над своими? Вечные временщики, постояльцы…

Во время встречи Михаила Сергеевича с Джорджем Бушем на о. Мальте я побывала в одной мальтийской молодой семье. Молодожены, обаятельные, приветливые. Детей пока нет. Но в квартире уже есть детская комната – они ее уже и обставляют потихоньку. Квартира – сразу трехкомнатная. Купили в кредит, в рассрочку, с помощью родителей. Сразу купили квартиру «на вырост», надолго и даже – не на одно поколение. Так и закладывается родовое гнездо! Лепится, как лепят его ласточки. Мы, конечно, не Мальта. Другие масштабы, в том числе и прорех, нехваток. Нельзя покамест – даже за деньги – каждой молодой семье дать возможность поселиться вот так, просторно, надолго, с заглядом в завтрашний день. Но что-то уже можно делать и сегодня! Если человек живет в доме, в котором жили его отец и мать, у него другое восприятие и этих стен, и не только стен. Он устойчивее к жизни, он более укоренен в ней, что ли. Дом ведь – не только стены, но и что-то неизреченное, сокровенное.

Опять вспоминаю свою маму. Я Вам уже говорила, что насиженного места у нас тоже не было: без конца переезжали «хвостиком» вслед за отцом-железнодорожником, без конца меняли жилье. Но куда бы ни ехали, ни перебирались, мать, как нечто заветное, живое, упрямо возила с собою с места на место старенький буфет. Куда бы ни приехали, поставит буфет – и уже дом. Уже – свое. Какое-никакое, а гнездо. На душе теплее и не так бесприютно. Так и не расставалась с ним. Он связывал и ее, и всех нас с теми, кто был, кто составлял наш дом.

– В то, о чем я Вам сейчас скажу, трудно поверить, но это так перекликается с Вашим рассказом! В Буживале, у Тургенева, мне посчастливилось побывать вместе с Вами. И знаете, что меня поразило больше всего? Я помню, что у моей матери был шкаф темного, если не ошибаюсь, чинарного дерева. Шкаф, горка, полочки – ни единого гвоздика. Он достался ей от ее матери, а той – тоже от матери. Это была, как я теперь понимаю, самая дорогая вещь в нашем доме. Он, конечно, уже рассыпался, но дерево было легким, выспевшим, ароматным. Я любил совать нос в шкаф: не только в поисках чего-то лакомого, но и просто – понюхать сам его воздух, пряный, вкусный и загадочный. Но мать умерла, и я, несмышленый, пытался из антресолей шкафа сделать санки. Пилил – дерево не пилилось,