Олег Стриженов - Исповедь

Вскоре я уехал с театром в Одессу.

Встреча в Одессе

Выступает Лионелла.

Когда МХАТ гастролировал в Одессе, здесь же находилась группа артистов Театра киноактера со своими концертами. Выступали они в открытом летнем театре парка имени Шевченко.

Буквально за день до окончания их гастролей я встретил старого приятеля Эдика Машковича, который сопровождал эту группу. Он предложил мне выступить по старой памяти у них в заключительном концерте. — Лина в нем тоже участвует, — добавил Эдик.

Я читаю Есенина на концерте в Одессе. 1975 г.

Я тотчас согласился и, конечно же, просто прилетел на этот концерт, тем более, что в спектакле в этот день не участвовал. Не помню, что я делал на сцене, что читал. Помню только, что, увидев ее, ощутил какую-то непонятную и ненужную растерянность. Но она вдруг протянула мне навстречу обе руки, и этот бессознательный ее жест примирил меня со всем. Я прижал ее прохладные ладони к губам, и мы присели на скамейку невдалеке от выхода на сцену. Она нежно поцеловала меня и осторожно положила свою голову мне на плечо.

— Как ты? — мягко спросила Лина.

— Нормально… Скучаю по тебе.

— Шутишь?

— Не шучу, — серьезно ответил я.

— Я рада тебя видеть.

Я окончательно растерялся и, конечно же, обрадовался услышанному.

— Может, после концерта поужинаем вместе? В «Лондонской» на нашем старом месте?

— Хорошо, — ответила она. — Я приду с Аллой. То есть с Аллой Ларионовой.

— Я все подготовлю, — обрадовался я, — и встречу вас у входа в гостиницу.

— Не надо. Ты будь на месте. Мы придем сами. Эдик нас проводит.

Ей пора было выходить на сцену. Она встала; закинув голову, посмотрела вверх. Волосы ее трепетал ветер, они завихрились, и это делало ее похожей на шаловливую девчонку, которая в «Вольном ветре» в Ялтинском порту раскачивалась на огромном кране высоко в небе.

В «Лондонской» я сидел за нашим любимым столиком в самом углу, возле оркестра. Принесли холодные закуски, холодное «Шампанское» с коньяком и, конечно же, цветы. Я не спускал глаз с парадной двери. Наконец она распахнулась, и они вошли — Лина и Алла в сопровождении Эдика. Весь зал обернулся в их сторону. Гуляющие одесситы аж зааплодировали, кто-то даже встал…

Девочки действительно были прекрасны, нарядны и очень красивы. Я бы даже сказал, очень эффектны в своих легких длинных вечерних платьях. Да! Вошли настоящие звезды, ничем не уступающие западным.

Я усадил Лину рядом с собой. Глядя на мою одесскую девочку Ли, я просто пьянел и балдел и снова хотелось плакать, как тогда на пароходе «Победа». Только теперь от радости.

Я кивнул своим приятелям-оркестрантам, и они, зная мое желание, заиграли наш любимый знаменитый «Маленький цветок». Лина как-то по-детски тихонько захлопала в ладоши и весело сказала, обращаясь к нам с Эдиком:

— Ну что ж, будем танцевать и даже пить! Мужчины, я разрешаю вам выпить по рюмке коньяку!

Глядя на нее, я подумал, что ее избаловало мужское внимание и что у нее появилась какая-то новая привычка становиться центром внимания. И мне на минуту вспомнилась та одесская девочка Ли, что стояла за веревочным оцеплением возле Оперного театра и которую не пускали дальше любопытной толпы… Невольно улыбнулся.

— Ты чему? — спросила она.

— Ничему. Просто смотрю на тебя и любуюсь. Ты красива, как никогда.

Я не скрывал своего восхищения, чем, вероятно, доставил ей удовольствие. Она протянула ко мне свой бокал и тихо сказала:

— За нас.

Вечер прошел прекрасно и незаметно быстро. Провожая их из «Лондонской» в «Красную», где они остановились, я спросил:

— Почему ты ушла… тогда?

— Я не ушла. — Она грустно усмехнулась и добавила: — Я просто бежала. От тебя…

— Но почему? Зачем?

— Случается так, что человек уходит. Уходит и ничто не может его остановить. Не надо ворошить прошлое. Вечер такой хороший! Поговорим лучше позже. В Москве…

— Значит, мы встретимся?

— Ну, конечно, — она рассмеялась. — Ты забыл, у нас ведь еще осталось озвучание «Последней жертвы».

— Ну да, — пробормотал я. — А я-то думал…

У «Красной» мы распрощались. Лина нежно поцеловала меня в щеку. И исчезла за дверью гостиницы. А я побрел по пустынной ночной Одессе в свою «Лондонскую»…

На следующее утро я еще спал, когда раздался телефонный звонок. Звонила Лина. Ничего не понимая спросонья, я буквально завалил ее вопросами:

— Это ты? Ты где? Вы что, не улетели?

— Я здесь, в Одессе. На Пушкинской, недалеко от вокзала…

— Так это рядом! — обрадовался я. — Бегу к тебе навстречу. А ты иди по направлению к «Лондонской».

И вдруг слышу убийственное:

— Я пошутила. Я звоню тебе из Москвы, из дома. Прости, что разбудила.

— Ну и шутки у тебя… — только и смог выдавить я из себя после паузы.

— Не сердись. Я люблю тебя. И жду. Приезжай поскорее.

Вскоре я вернулся в Москву, и мы встретились на первом озвучании «Последней жертвы», где, помню, публично при всей группе сделал ей предложение стать моей женой. Лина ответила: «Да». Больше мы не расставались!

Нет, на несколько дней все же пришлось. Ей нужно было отработать, несколько запланированных встреч со зрителями в Красноярске. Когда она вернулась, я ей сообщил, что ушел из Художественного театра.

Я уже говорил, что эта мысль посещала меня не раз. Но именно в Одессе я ощутил, как мне стало пусто и одиноко в театре. Как мне бесконечно не хватает в моей жизни Лины!

Лионелла Стриженова.

Письмо из Германии

Саксония, г. Дрезден. Германия. 15 ноября 1979 г.

Любимая моя!

Расстаться все-таки пришлось. «Но это не надолго», — утешаю я себя. Каких-то 10 дней… Но, как подумаю… Боже мой! Целых 10 дней! Это же — вечность! Ведь мы не расставались ни на час. И вот через четыре с лишним года пришлось.

Смотри-ка, а четыре с лишним года — это уже срок! Хоть злые языки и пророчили нам, что «они через неделю разбегутся», однако их предсказания не сбылись. А мы скоро будем праздновать наш первый, пятилетний юбилей!

Остановились мы в Дрездене, все в том же отеле, как и прежде. Ты в нем жила. Я здесь уже третий раз. Первый раз мы были здесь в 1957 г. с премьерой «Сорок первого», который возили по всей ГДР. Нас было трое: Крючков, Чухрай и я. Второй раз — гастроли МХАТ в 73 г. И, вот, бог любит троицу, — картина С. А. Герасимова «Юность Петра». О Дрездене ничего писать тебе не буду, — ты прекрасно его знаешь. Все тот же отель и та же набережная на Эльбе (гирлянды, по-моему, там горят все время), ну, и Цвингер с его знаменитой галереей.