Донасьен Де Сад - 120 дней Содома

«Одна мысль и одно событие, господа, стали причиной того явления, которое не относится к прежнему полю битвы. Мысль моя очень проста: она была порождена прискорбным состоянием моих доходов. Вот уже девять лет минуло с тех пор, как я жила у мадам Герэн; хотя я тратила очень мало, все же мне не удавалось отложить и ста луидоров для себя. Эта женщина, очень ловкая и строго соблюдающая свои интересы, постоянно находила способ оставлять за собой по меньшей мере две трети выручки, а также удержим и, значительные суммы из оставшейся трети. Такие уловки пришлись мне не по душе, и я, подстрекаемая настойчивыми просьбами другой сводницы, по имени Фурнье, которая приглашала меня жить к себе, и, зная, что эта Фурнье принимала у себя старых развратников более высокого пошиба и гораздо более богатых, чем те, которые бывали у госпожи Герэн, я окончательно решила рассчитаться с первой и уйти к другой. Что касается того события, которое укрепило меня в этой мысли, – это была потеря моей сестры; я была так сильно привязана к ней, что не могла более оставаться в доме, где все напоминало мне о ней в ее отсутствие. Около шести месяцев дорогую сестру посещал важный человек, худощавый, черноволосый, физиономия которого мне не нравилась. Они закрывались вместе, и я не знаю, что делали: сестра ни разу не пожелала рассказать мне об этом, а сами они располагались в таком месте, где я не могла их видеть. Как бы там ни было, в одно прекрасное утро она приходит ко мне в комнату, обнимает меня и говорит, что удача улыбнулась ей: она становится содержанкой этого важного человека; все, что мне удалось узнать, так это то, что своей удаче она была обязана красоте своих ягодиц. Она дала мне свой адрес, рассчиталась с госпожой Герэн, поцеловала нас и уехала. Как вы понимаете, я не преминула спустя два дня сходить по указанному адресу; там никто не мог понять, о чем я говорю. Мне стало совершенно ясно, что моя сестра обманута, поскольку я не могла предположить, что она желала бы лишить меня удовольствия видеть ее. Когда я пожаловалась госпоже Герэн на то, что произошло со мной в этой связи, та хитро улыбнулась и отказалась объясниться: из этого я поняла, что она была в курсе этой загадочной авантюры, но не хотела, чтобы я в нее вникала. Это задело меня и заставило принять окончательное решение; поскольку у меня больше не будет случая рассказать вам об этой моей дорогой сестре, кажу вам, господа: каких только розысков я ни предпринимала, каких только усилий ни прилагала, чтобы найти ее, оказалось совершенно невозможным узнать о том, что с ней стало».

«Это вполне понятно, – сказала Ла Дегранж, – поскольку она не прожила и суток после того, как покинула тебя. Она не обманывала тебя. ее саму обвели вокруг пальца, но госпожа Герэн знала, о чем шла речь». – «Боже праведный! – сказала Дюкло. – Увы! Хотя я и не могла видеться с ней, я все же тешила себя надеждой, что она жива». – «Ты была совершено неправа, – продолжила Ла Дегранж, – она не солгала тебе: именно красота ее ягодиц, удивительное совершенство зада привели ее к приключению: она надеялась найти свою удачу и встретила лишь смерть».

«А кто был длинный худой человек?» – спросила Дюкло. – «Он был посредником в этой авантюре, он работал не на себя». – «Но все же он упорно встречался с ней на протяжении шести месяцев», – сказала Дюкло. – «Для того, чтобы обмануть ее», – ответила Ла Дегранж, – но продолжай свой рассказ, подобные уточнения могут наскучить господам, эта история относится и ко мне; я дам еще в этом отчет». – «Увольте от ваших сентиментальностей, Дюкло, – сухо сказал Герцог, видя, что та с трудом сдерживает непрошенную слезу, – нам неведомы подобные сожаления, скорее мир перевернется, чем мы издадим хотя бы один нздох по этому поводу. Оставьте слезы для придурков и детей; пусть они никогда не запятнают щеки разумной женщины, которую мы уважаем». Услышав эти слова, наша героиня взяла себя в руки и продолжила свой рассказ:

«В силу причин, которые я только что объяснила, я и приняла свое решение, господа; госпожа Фурнье, которая предоставляла Мне неплохое жилье, совсем по-иному сервированный стол, гораздо более дорогие, хотя и более тяжелые партии, впрочем все при равном разделе и без каких-либо вычетов, тотчас же склонила меня к окончательному решению. В то время мадам Фурнье занимала целый дом, пять молоденьких и хорошеньких девиц составляли ее сераль; я стала шестой. Позвольте мне здесь поступить так же, как я делала с мадам Герэн, то есть описывать своих товарок по мере того, как они будут становиться персонажами какой-либо истории. На следующий день после моего прихода мне дали работу; клиенты валом валили к госпоже Фурнье, и каждая из нас зачастую имела ежедневно по пять-шесть гостей. Но я буду рассказывать вам, как это делала и раньше, лишь о тех партиях, которые могут привлечь ваше внимание своей пикантностью или необычностью.

Первый мужчина, с которым я встретилась на новом месте, был рантье, человек лет пятидесяти. Он заставил меня встать на колени, наклонив голову к кровати, и, устроившись на кровати также на коленях надо мной, возбудил себе член у меня во рту, приказан мне держать рот широко открытым. Я не потеряла ни капли, развратник сильно позабавился, глядя на мои конвульсии и позывы к рвоте, которые вызывало у меня это отвратительное «полоскание горла».

Если вам будет угодно, господа, – продолжила госпожа Дюкло, – то я расскажу еще о четырех приключениях подобного рода, которые случились со мной в доме у мадам Фурнье, хотя и в разное время. Я знаю, эти рассказы доставят немало удовольствия господину Дюрсе, он будет мне признателен за то, что я буду говорить об этом остаток вечера; это в его вкусе, который и позволил мне иметь честь познакомиться с ним м первый раз».

«Как! – сказал Дюрсе. – Ты заставишь меня играть какую-то роль в твоей истории?» – «Если вы сочтете нужным, сударь, – ответила госпожа Дюкло, – следует лишь предупредить этих господ, когда я дойду до вас в своем рассказе». – «А мое целомудрие?.. Как! Перед всеми этими юными девицами ты так запросто раскроешь все мои мерзости?» – И когда каждый от души посмеялся над забавными опасениями финансиста, Дюкло продолжила такими словами:

«Один распутник, гораздо более старый и более отвратительный, чем тот, о котором я только что рассказала, дал мне второе представление об этом пристрастии. Он заставил меня лечь совершенно голой на кровать, лег в противоположном направлении подле меня, сунул свой член мне в рот, а свой язык – мне в нору, и в таком положении он требовал от меня, чтобы я отвечала на его сладострастное щекотание, которое, как он считал, доставляет мне своим языком. Я сосала изо всех сил. Для него это было лишением невинности; он лизал, копался внутри и совершал эти маневры несомненно более для себя, чем для меня. Как бы там ни было, у меня это ничего не вызывало, я была счастлива, что не чувствую слишком большого отвращения; и вот распутник кончил; операция, которая по просьбе госпожи Фурнье, предупреждавшей меня обо всем заранее, так вот, операция, которую я его заставила совершить как можно сладострастнее, сжимая губы, сося, изо всех сил выжимая себе в рот тот сок, который он выделял, гладя рукой его ягодицы, чтобы пощекотать ему анус, что он велел мне делать, исполнив это со своей стороны, как только мог, – эта операция закончилась… Сделав дело, наш герой удалился, заверяя госпожу Фурнье, что ему никогда еще не поставляли девицы, которая сумела бы удовлетворить его лучше, чем я.