Святослав Рыбас - Генерал Кутепов

Вот здесь должен был быть нанесен кубанскими казаками удар в правый фланг буденновцев.

Накануне калмыки почти полностью вырезали красную бригаду, потом прошли по станице, неся на пиках отрубленные головы, колотя в бубны и размахивая захваченными красными знаменами. Это было устрашающее дикое зрелище.

Если бы сейчас казаки налетели на буденновские части, то бой был бы решен. Но кубанцы не сдвинулись с места.

Только под вечер терские казаки генерала Агоева охватили левый фланг красных и заставили их отойти. Но казаки-терцы не стреляли. И красные тоже по ним не стреляли. Это походило на столкновение призраков, уставших от войны.

С добровольцами такого не случалось.

На реке Кубани удержаться не удалось. Там погиб 4-й батальон Корниловского полка, погиб не в бою, а из-за предательства своих. Кубанские казаки лишили его возможности переправиться на ту сторону, перегнав все лодки на левый берег. Тень повешенного белыми кубанского сепаратиста Калабухова продолжала мстить.

Двенадцатого марта Кутепов неожиданно направляет Деникину резкую по тону телеграмму:

"Комкора Добрармии генерала Кутепова, № 1415 на имя Главкома.

Ставка. Главнокомандующему. События последних дней на фронте с достаточной ясностью указывают, что на длительное сопротивление казачьих частей рассчитывать нельзя. Но если в настоящее время борьбу временно придется прекратить, то необходимо сохранить кадры Добркорпуса до того времени, когда Родине снова понадобятся надежные люди. Изложенная обстановка повелительно требует принятия немедленных и решительных мер для сохранения и спасения офицерских кадров Добркорпуса и добровольцев. Для того чтобы в случае неудачи спасти корпус и всех бойцов за идею Добрармии, пожелавших пойти с ним, от окончательного истребления и распыления необходимо немедленное принятие следующих мер, с полной гарантией за то, что эти меры будут неуклонно проведены в жизнь в кратчайшее время. Меры эти следующие: 1) немедленно приступить к самому интенсивному вывозу раненых и действительно больных офицеров и добровольцев за границу. 2) немедленный вывоз желающих семейств офицеров и добровольцев, служивших в Добрармии, в определенный срок за границу с тем, чтобы с подходом Добркорпуса к Новороссийску возможно полнее разгрузить его от беженцев…"

В словах телеграммы явно прорывалось недоверие Главкому. Чтобы Кутепов решился на такое, надо было совершиться чему-то необычайному. Далее командир корпуса требовал подготовить три или четыре транспорта с конвоем миноносцев и подводных лодок; немедленно поставить в строй всех офицеров. Особенно вызывающе звучало предложение: все учреждения Ставки и правительственных учреждений должны грузиться одновременно с последней эвакуируемой частью Добровольческого корпуса и никак не раньше.

Еще Кутепов требовал: передать в исключительное ведение корпуса железную дорогу Тимашевская — Новороссийск с узловой станцией Крымская включительно; с подходом корпуса вся власть должна принадлежать командиру корпуса, от которого "исключительно должен зависеть порядок посадки на транспорты и которому должны быть предоставлены диктаторские полномочия".

"Докладывая о вышеизложенном Вашему Превосходительству, я в полном сознании ответственности за жизнь и судьбу чинов вверенного мне корпуса и в полном согласии со строевыми начальниками, опирающимися на голос всего офицерства, прошу срочного ответа, для внесения в войска успокоения и для принятия тех мер, которые обеспечат сохранение от распада оставшихся борцов за Родину. Все вышеизложенное отнюдь не указывает на упадок духа Добркорпуса…

Двадцать седьмого февраля. Ст. Тимашевка № 1415 Кутепов"

Главнокомандующий, определенно, был раздражен, получив эту телеграмму. Его ответ не оставляет в этом сомнения.

"Комкордобр генералу Кутепову

На № 1415. Вполне понимаю Вашу тревогу и беспокойство за участь офицеров и добровольцев, прошу помнить, что мне судьба их не менее дорога, чем Вам, и что охотно принимая советы моих соратников, я требую при этом соблюдения правильных взаимоотношений подчиненного к начальнику. В основание текущей операции я принимаю возможную активность правого крыла Донской армии. Если придется отойти за Кубань, то в случае сохранения боеспособности казачьими частями будем удерживать фронт на Кубани, что легко, возможно и весьма важно. Если же казачий фронт рассыплется, Добркорпус пойдет на Новороссийск. Отвечаю по пунктам. Первое. Вывоз раненых и больных идет в зависимости от средств наших и даваемых союзниками. Ускоряю сколько возможно. Второе. Семейства вывозятся, задержка только от их нежелания и колебаний. Третье. Транспорты приготовляются… Правительственные учреждения и Ставка поедут тогда, когда я сочту это нужным. Ставку никто не имеет права и основания упрекать в этом отношении. Добровольцы должны верить, что Главнокомандующий уйдет последним, если не погибнет раньше…"

Если не погибнет раньше!

Вряд ли Деникин рисовался. Это ему не свойственно. Настроение у него и впрямь было невеселое, если не сказать безнадежное. Он приукрашивал положение. В отличие от него Кутепов лучше знал и чувствовал обстановку.

Заканчивался деникинский ответ в тех же определенных, твердых выражениях:

"…Железная дорога передана быть не может, власть принадлежит Главнокомандующему.

Екатеринодар 28 февраля 20 г."

Но как ни заблуждался Деникин, в главном он был прав: нельзя было отдавать "диктаторские полномочия", — тогда бы все рассыпалось еще быстрее.

Надо было погибать дисциплинированно, сцепив зубы.

Войска отступали. Настроение было ужасное. Политики продолжали разрывать армию: Донской Круг постановил разорвать взаимодействие Донской армии с Добровольческим корпусом, выразил Деникину недоверие.

Кубань, по которой отступали белые, фактически принадлежала "зеленым". Эти партизаны налетали на обозы и колонны, не разбирая ни добровольцев, ни донцов. Казалось, развал скоро дойдет до молекулярного уровня, когда все начнут воевать против всех.

Самые страшные сцены разыгрались при переходе через реку Кубань. Она раздулась от дождей и несла свой желтый вспененный поток с бешеной скоростью, лишив отступающих даже малой надежды переправиться вплавь. Екатеринодар был забит телегами, арбами, обозами, складами, беженцами, ранеными, тыловыми учреждениями, кавалерией, пехотой, артиллерийскими частями. Никакого плана эвакуации не было. Все рвались к железнодорожному мосту. Человеческая масса, охваченная паникой, образовала пробку. Время от времени за околицей города раздавались выстрелы, минуты таяли, пролетел слух, что мост взорвут, чтобы задержать красных. Никто не считал, сколько человек спрыгнули в воду и утонули, а сколько были сброшены озверевшей толпой.