Хорольская яма - Евгений Степанович Кобытев

Смотрю на небо. Яркие мерцающие звезды, как и тогда, в 1941 году, вызывают тревогу (будет морозная ночь).

Долго лежу я на дне ямы и вновь испытываю давно пережитые, но не забытые чувства горечи тревоги, тоски, гнева, бессильной злобы, жгучей ненависти. Эти чувства вызывают образы прошлого. Я закрываю глаза, и мне кажется, что кругом лежат грудами заключенные, мнится, что слышу я сдержанный ночной ропот толпы, вздохи спящих, бред дистрофиков. Вот-вот застрочит пулемет на вышке…

Я теряю грань между реальностью и воображением. Становится неизмеримо тяжко…

Встаю, поднимаюсь по краю оврага на западную стену. Медленно иду по краю обрыва, думая свои думы. Здесь ходили тогда по ночам часовые. Гляжу их глазами на Яму. С какими чувствами смотрели они тогда в эту преисподнюю, где, подобно морскому прибою у скал, глухо рокотали толпы узников? Что думали, что переживали они, рядовые немецкие солдаты, стоя здесь на посту, наблюдая медленную гибель тысяч людей? Я вспомнил вдруг немецкого солдата, который сошел тогда с пулеметной вышки и выпустил из Ямы через овраг группу заключенных.

И обратились мои думы к тебе, немецкий солдат-ветеран.

Ты не эсэсовец, не гестаповец, не нацист, не из тех, кто вершил свои злодеяния по убеждению, выслуживаясь перед начальством, щеголяя своей жестокостью, и сегодня скрылся от расплаты. Ты — простой немецкий солдат; слепо, быть может, с тяжелым сердцем, выполнял ты приказы начальства: расстреливал мирных жителей, добивал раненых в колонне военнопленных, совершал другие злые дела. «Приказ есть приказ», — думал и говорил ты, снимая с себя моральную ответственность.

Сейчас мы с тобой, бывший солдат, находимся в том возрасте, когда все пережитое на войне всплывает в памяти очень ярко, особенно в ночные часы бессонницы, когда, смотря перед собой в темноту невидящим взглядом, вспоминаем то, что пережили двадцать лет назад…

Вспоминаешь ли ты, немецкий солдат-ветеран, то, о чем никогда не рассказываешь своим близким, своим детям и внукам?　

Видишь ли ты искаженные ужасом лица детей, которых ты, прежде чем застрелить, заставлял ложиться на тела убитых тобой матерей? Слышишь ли ты, солдат, их всхлипывающий крик: «Дядя, не надо!»? Видишь ли ты их худенькие затылки, в которые ты стрелял, стрелял, стрелял?… Видишь ли ты узников лагерей смерти, которых сторожил, находясь в тылу «на отдыхе», большеглазых дистрофиков, смотрящих на тебя с ненавистью и презрением? Помнишь ли ты все это, немецкий солдат-ветеран?　

Если видишь, слышишь и помнишь, если ты человек, если голос твоей совести терзает тебя, — встань в ряды борцов за Мир! Не дай твоим бывшим начальникам, бряцающим сегодня оружием, твоими руками и руками сынов твоих вновь сеять смерть. Имя твое — Миллион, слово и дело твое на фронте Мира будет веско.

Многое еще передумал и перечувствовал я, стоя под луной у края Ямы.

Вдруг сзади меня внезапно разразился оглушительный залп громовых раскатов, многократно отраженный обрывами Ямы. Словно тысячи артиллерийских стволов взревели в торжественном прощальном салюте и извергли эти громы и грохоты.

Я невольно вздрогнул. Реактивный самолет, обгоняя свой собственный грохот и свист, пролетел над моей головой.

Тень самолета, отброшенная луной, как бы догоняя самолет, черной стрелой мелькнула по дну Ямы, подскочила на обрыве и унеслась. Долго еще рокочут эхом, постепенно затихая, осыпающиеся стены Ямы.

И вспомнил я тот день, когда мы, солдаты всех фронтов, повинуясь команде сердца, все до единого палили изо всех стволов в небо, салютуя Победе Да, прав наш народный солдатский поэт, приветствуя долгожданную, выстраданную Победу:

В конце пути, в далекой стороне　

Под гром пальбы прощались мы впервые　

Со всеми, что погибли на войне,　

Как с мертвыми прощаются живые.　

Отзвуком того торжественного салюта Победы и великого прощанья прозвучали для меня разнесшиеся над Ямой громы и грохоты.

Долго смотрю я на ближайшие яркие созвездия, на более дальние и менее крупные звезды, на безмерно далекие скопления мельчайших звезд, сливающихся в серебристые туманности, и меня мало-помалу охватывают новые чувства и ощущения — чувства моего современника.

Я перевожу взгляд на уже высоко поднявшуюся Луну, ищу место, где «прилунилась» наша ракета с вымпелом, вспоминаю противоположный Земле облик ее, явленный миру советскими людьми.

И слышится мне над полями, лесами, над мерцающими вдали огнями города, над кратером Ямы, над могилами павших торжественное, величавое: «ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ВЕРНЫМ СЫНАМ НАШЕЙ РОДИНЫ!»

Послесловие

Эта книга родилась из жгучей потребности очевидца рассказать людям правду о стойкости и мужестве наших людей в тяжелые годы войны и об омерзительном облике немецко-фашистских захватчиков.

Сейчас, когда реакционные круги Западной Германии, вынашивая бредовые идеи реванша, стремятся исказить, фальсифицировать историю и забыть ее уроки, когда они прячут военных преступников и добиваются для них амнистии за давностью лет, — очень своевременно появление новых книг, рассказывающих правду о войне, показывающих подлинное лицо фашизма. Фашизм — это зловещие костры Треблинки, газовые камеры Майданека, зловонные, черные дымы крематориев Освенцима; это лагеря уничтожения под открытым небом, которые создавались гитлеровцами по приказу оберпалача Гиммлера на оккупированной территории Советского Союза.

Рассказывая правду о войне, авторы таких книг свидетельствуют о беспримерном мужестве и беззаветной верности Родине, которые проявляли советские люди не только на полях сражений, но и в таких исключительно тяжелых обстоятельствах, как фашистский плен. Не «генерал Мороз» и не пресловутые «ошибки Гитлера», о которых так много твердят битые немецкие генералы-мемуаристы и фальсификаторы истории за рубежом, повинны в крахе могучей фашистской машины. А миллионы мужественных, стойких, до конца преданных своей Отчизне советских людей — людей, воспитанных, сплоченных и организованных Коммунистической партией, — сокрушили эту темную силу.

Автор книги «Хорольская Яма» — художник Евгений Степанович Кобытев, сразу же после окончания Киевского государственного художественного института, в 1941 году, уходит добровольцем на фронт. Часть, в которой он участвовал в боевых действиях, попала в окружение. Раненный, он оказывается в плену и затем в немецком концентрационном лагере в г. Хороле Полтавской области, устроенном в громадном карьере кирпичного завода и снискавшем мрачную известность под названием «Хорольская Яма». Там художник стал свидетелем не только зверств фашистов, но и товарищества, стойкости, несгибаемого мужества советских людей; там же он задумал рассказать о пережитом и виденном людям и сделал первые зарисовки на случайных клочках бумаги.

В 1943 году Кобытеву удалось бежать из плена, вновь встать в строй и пройти большой путь через Украину, Молдавию и Польшу — в Германию до Дрездена. Орден Красной Звезды