«Орел» в походе и в бою. Воспоминания и донесения участников Русско-японской войны на море в 1904–1905 годах - Коллектив авторов

У нас в носовой башне у левого 12-дюйм[ового] орудия оторвало половину орудия, в 6-дюймовой носовой правой башне получился взрыв и выбило всю прислугу; осталось только 4 башни, а 4 были подбиты. В правой башне на срезе был взрыв, выбило всю прислугу. Из батарейной палубы стрелять было нельзя: орудия заливало водой. У нас весь верх был разбит, трапы разбиты, боевые фонари разбиты и [все] погорело. Что было у нас в это время, я даже и описать не могу. Куда ни посмотришь, везде валяются убитые и все сожжено, в батарейной палубе по колено воды. Снаряд попал в носовой каземат, сбило орудие и выбило прислугу и одного офицера. Шлюпки, мачты, ватерклозеты, трубы стали неузнаваемые, все разбито. Жилая, верхняя палуба вся разбита; люки все провалились вниз, так что нельзя выйти наверх; паровые и минные катера разбиты и упали на палубу. Броненосец наш стал неузнаваем.

В шестом часу «Бородино» сильно начал крениться на правый борт с взрывами в кормовой части и сильным пожаром, стал тонуть, у нас перед носом повернулся кверху килем с вращающимися винтами и сбегающейся командой по килю – ужасные картины! – просящие спасения… Мы повернули, чтобы не наскочить на него, и стали головными. В нас снаряды сыпались, как горох, но в это время «Николай» поднял сигнал: «Следовать за мной», там был адмирал Небогатов. Мы повернули ему в кильватер, остальные за нами. Стрельба в 7 час. вечера стала реже, начались минные атаки. У неприятеля в строю осталось только 7 крейсеров, и те вышли из-за острова уже вечером, часов [в] 5 вечера, а остальные были все разбиты и ушли за остров. Мы думали: «Слава Богу, неприятельская эскадра разбита». На сердце стало полегче, и думали, что через сутки будем во Владивостоке, и дали самый полный ход во Владивосток. Ход был 14 узлов.

Началась минная атака, [отбитая] благодаря «Николаю», «Апраксину», и «Сенявину», и «Изумруду» – они освещали боевыми фонарями[193], у нас их не было: все разбиты. Ночью наш крейсерский отряд разошелся кто куда и с адмиралом Энквистом[194]. Нас оказалось только 5 судов. Было видно и слышно только в разных сторонах огонь и пушечные выстрелы. Еще благодаря мичмана Карпова[195], который, не щадя себя, лез сам во все пожары и тушил их сам под градом снарядов, весь мокрый и оборванный, ободряя команду, которая работала с ним вместе. Всю ночь миноносцы нападали со всех сторон, их топили и стреляли со всех орудий. Ночь была темная. Команда едва держалась на ногах, утомленная 15-часовым боем. Убитые валялись по всему судну, и тут же с ними спала утомленная до невозможности команда. Мы, не сменяясь, стояли в машине более 30 часов.

15-го мая с рассветом начали приводить судно в порядок, чистить и исправлять орудия. Многие орудия были на мостике попорчены. В 7 ч. утра отслужили панихиду по убитым и стали спускать в море в числе 22-х человек и одного офицера. Раненых оказалось около 70-ти человек, и убито 2 офицера: мичман Андрей Павлович г. Шупинский и прапорщик Калмыков[196]. Прапорщика не могли найти: его завалило углем в кают-компании или выбросило за борт.

В 9 ч. утра влево на траверзе открылось 7 силуэтов, то есть судов неизвестно каких. 2 из них, передние, шли большим ходом, чем остальные, и несколько обходили нас. В 10 час. нам дали канировки и по полчарки водки. 2 судна, вперед идущие, от остальных семи были приблизительно на одну милю. В это время мы заметили вдали еще один кильватерный дым в количестве семи, послышалась редкая отдельная канонада. Мы думали, что те семь судов наши, а ближайшие неприятельские, которых хорошо уже рассмотрели. «Изумруд» подходил к ним ближе. 2 судна, идущие к нам ближе, вдруг повернули влево и присоединились к остальным семи судам. Канонады стало не слышно, девять судов наконец приблизились и соединились с остальными семи судами. Все они оказались неприятельскими, с большим числом миноносцев. С левой стороны открылся остров Мацусима. Адмирал Небогатов с «Николая» дал сигнал: приготовиться к бою.

Кроме этих 16-ти больших судов, еще показались 10 судов: всего 26 судов, которые и стали приближаться к нам. У нас открыли огонь и сделали несколько выстрелов, неприятель открыл со всех судов огонь. На «Николае» адмирал спустил национальный флаг, то есть военный[197], и поднял международный, и сигналом «сдаюсь в плен» нам и другим судам передал сдаться. Мы прекратили стрельбу и спустили флаг, и подняли белый. А «Изумруду» приказал уходить, так как он имел ход около 30 узлов в 1 час[198]. «Изумруд» повернул вправо и дал полный ход, и начал стрелять по судам, которые бросились за ним вдогонку. Они тоже по нему открыли огонь, но он скоро скрылся из виду. Неприятель залпом стрелял по «Николаю», и через нас летели снаряды и рвались [в] воде, поднимая столб воды с дымом. На «Николае» подняли японский флаг, но [так как] они не переставали стрелять, то «Николай» поднял белый флаг[199]. Смотрим, на японском головном судне подняли сигнал и перестали стрелять.

Когда у нас разобрали сигнал о сдаче, то некоторые офицеры начали плакать, и команда была очень недовольна сдаче адмирала: пропали все наши труды, перенесенные за восемь месяцев трудного нашего перехода и такого 9-часового боя, которого еще не было в современной истории. Пропали вся наша слава и труд, мы должны с позором явиться в Россию. А в особенности больше всех настаивал, [что] не надо сдаваться, мичман Карпов. Он ужасно плакал, когда спустили флаг. Мичман Карпов и младший инженер-механик Русанов[200] настаивали взорвать или утопить [корабль], но старший офицер на это не согласился: он остался за командира. Командир в это время был при смерти. Когда спустили флаг, пробили тревогу и команде не приказали стрелять.

Когда последовал сигнал всех 4-х судов о сдаче, то неприятель медленно стал приближаться к нам. Миноносцы подошли к нам и к «Николаю», начали переговоры. Подошли неприятельские суда, они все были целы и без всяких повреждений и пробоин. Очевидно, они не участвовали 14-го в бою, даже на орудиях краска не погорела. За «Изумрудом» погнались 4 крейсера. В это время у нас занялись к