Робеспьер. Портрет на фоне гильотины - Филипп Бурден

украшен широким гофрированным белым платком, играющим роль галстука. Элегантность депутата бросается в глаза.

То, что художники настаивают на этом свойстве облика Робеспьера, не должно удивлять. Здесь не хватает только маленьких круглых очков. «Зеленые глаза, цвет лица бледный, сюртук из нанки в зеленую полоску, белый жилет в синюю полоску, белый галстук в красную полоску» – это надпись на раскрашенном акварелью наброске Франсуа Жерара, изобразившего депутата на заседании Национального конвента. Репродукция наброска помещена в учебнике государственной школы из знаменитой коллекции Мале-Исаака 1923 года. Уже несколько десятилетий Неподкупного изображают в школьных учебниках элегантным мужчиной, порой в маленьких круглых очках с затемненными стеклами. Но надо отметить, что выбор этого портрета не помешал Альберу Мале, бессменному редактору издания по программе 1901 года, снабдить его резким комментарием: «Он тоже пал, став жертвой упорного насаждения режима Террора, позволявшего ему удовлетворять свою жажду мести. Есть что-то кошачье в этой маске с квадратной челюстью, поджатыми губами, белесыми ресницами, жестким и холодным взглядом карих глаз. ‹…› Светлые волосы припудрены. Сюртук из нанки с коричневыми полосками, светло-желтый жилет с зелеными и белыми полосками, широкий и высокий плиссированный галстук, аккуратно повязанный в форме жабо. Робеспьер старательно соблюдал сдержанное изящество». Учебники для религиозных школ резче, они увековечивают память о «кровожадном тигре», палаче всей Франции, с карикатур, появившихся назавтра после Термидора. Больше, чем кто-либо еще, гражданин Максимилиан Робеспьер удостоился противоречивых изображений: чистота человека, чья самоотверженность и преданность обществу вызывают уважение, – и ледяное отражение неумолимого резонера, того, кто знает, анализирует, считает и безжалостно приговаривает. Воображаемый Робеспьер годами строился и разрушался кино и телевидением, не говоря уже о цифровом искусстве, новой разновидности графического продукта, – предназначенных для сети рисунках.

В школьном учебнике Мале-Исаака чаще всего помещен набросок, приписываемый барону Жерару, на котором Робеспьер поднял очки на лоб. Очки, признак серьезности и проницательности, превратились в неизменный атрибут Максимилиана. Современники сходятся в том, что он был малорослым, с болезненно-бледным лицом, пронзительным голосом и приверженностью староре- жимной элегантности. О его бледности обычно говорят как об отрицательной черте, в отличие от краснощекого жизнелюбия, например, Дантона. В XIX веке ангажированные историки, такие как Жюль Мишле или Луи Блан, по-своему интерпретируют эту черту. Для первого бледность Робеспьера свидетельствует об умственной одеревенелости и сердечной сухости; второму же она, наоборот, говорит о преданности, чистоте и добродетельности. Его элегантность, заимствованная из прежних времен, несет политическое послание человека, уверенного в выборе, который он неизменно отстаивает в дебатах о ношении красного колпака в Якобинском клубе весной 1792 года. Он привержен напудренному парику и безупречным кружевам, не думая о том, что это отдаляет его от народных активистов. Для него о патриотизме говорит не внешний облик граждан, а их реальные убеждения и революционные проявления. Так изображение депутата – элегантного, серьезного, одновременно строгого и улыбчивого, – меняет статус и цель. Это уже не портрет конкретного человека, а символ политика, твердого и решительного моралиста, сторонящегося любых соблазнов демагогии и дешевой популярности. Очки на лбу становятся эмблемой умственного труда и мудрости, необходимых для принятия любого рационального решения. Но интерпретация символов никогда не бывает однозначной и часто оказывается даже противоречивой. Сине-зеленые стекла очков Максимилиана защищают его слабые глаза от яркого света, но одновременно скрывают его взгляд, провоцируя едкие комментарии о черных замыслах и о лицемерии члена Конвента. Здесь нелишне напомнить, что в первую широкую кампанию идеологической борьбы при помощи памфлетов и рисунков – во время Религиозных войн – очки считались резко отрицательным признаком, указывающим на безумие. Обладатель двойного зрения терял проницательность, а значит, и разумное суждение. Уже возникшее расстояние между демонстрирующим свое изящество депутатом-монтаньяром и толпой активистов удлиняется из-за нового атрибута – очков. Что это, признак умудренности ответственного политика или элемент скрытности носителя власти? Семиотику очков, особенно затемненных, еще только предстоит исследовать.

Неизвестный художник. Максимилиан Робеспьер. Париж, музей Карнавале © Musée Carnavalet / Roger-Viollet

В 1791 году художественная выставка представляет на суд публики пастель Аделаиды Лабиль-Гиар, с которой на нас глядит молодой еще депутат Учредительного собрания. Элегантный, весь в черном, как одеваются депутаты от третьего сословия, Робеспьер без очков, он улыбается, он сама любезность. Белизна его шейного платка подчеркивает легкий румянец щек. Поражает моложавость его черт и весь симпатичный, расслабленный облик, противоречащий как изображению барона Жерара, так и картине неизвестного художника, показанной выше. Тем не менее современники тотчас узнали депутата от Арраса, тем более что художница подписала внизу: «Неподкупный». Так родилось комплиментарное изображение Робеспьера. Негативный подход не заставил себя ждать, как и эпитеты, которыми насмешники, часто из числа контрреволюционеров, не замедлили его наградить. Наделенный высоким тонким голосом, он лишь постепенно проявляет свои ораторские таланты в дебатах Учредительного собрания, на которых царит звучноголосый Мирабо. Пресса и авторы памфлетов иронично противопоставляют слабую, задыхающуюся «свечку из Арраса» мощному «факелу из Прованса». Это сравнение отсылает к сочинению аббата Лорана «Дары людям Церкви, или Свеча Арраса» (1766). Начинается оно так:

                         Я воспою свечу Арраса,

                         Марии дар священный,

                         Что светит, горит и не гаснет…

Автор – один из многих памфлетистов, направлявших свои перья против иезуитов, из-за чего имел много неприятностей и задолго до революции во Франции угодил в тюрьму в Майнце. Любопытно сравнить насмешку над Робеспьером «Свечка из Арраса» с контрреволюционной карикатурой, упомянутой 21 ноября 1791 года в газете роялистов под редакцией Готье де Сийоне Journal de la Cour et de la Ville[44]. На ней изображено лицо Лафайета под дымящейся свечой. Подпись гласит: «Репутация великого генерала напоминает свечу, что горит только у народа и смердит, когда гаснет». Лафайет и Робеспьер, оба превращенные в свечи, объединены контрреволюционерами как демагоги-популисты, что для знающих о позиции их обоих не лишено пикантности. Неисповедимы пути сатиры… Робеспьер, герой Конвента монтаньяров, становится Неподкупным, олицетворением Революции, борющимся со всевозможными врагами внутри и вовне. Сильный человек Комитета общественного спасения, он организовывает революционное правительство и стоит за чистками, следующими одна за другой в 1794 году. За падением Робеспьера и его друзей 9 термидора II года (27 июля 1794) следует публикация многочисленных пасквилей и карикатур, чернящих его память. Наше внимание привлекут две карикатуры ввиду их частого использования. Первая, без автора и даты, «Робеспьер, гильотинирующий палача после гильотинирования всех французов» – самая воспроизводимая и сегодня, при этом остается самой загадочной.

Робеспьер, гильотинирующий палача. Анонимная карикатура, частная коллекция

Вероятно, термидорианская, она одновременно язвительная, юмористическая и назидательная. На переднем плане сидящий на могиле Робеспьер попирает ногами Конституции 1791 и 1793 годов. Неподкупный, в полном облачении народного представителя, заставляет упасть нож гильотины. В глубине рисунка целый лес гильотин с буквами, легенда к которым помещена внизу (здесь не видна). Это его жертвы, члены Конвента, комитетов, клубов и других групп влияния, уничтоженных его стараниями (якобинцы, кордельеры, бриссотинцы, жирондисты, дантонисты и эбертисты). Также обозначены все группы и категории французов (старики, женщины, дети, генералы, аристократы, священники и др.) – жертвы деятельности Робеспьера. Верх иронии – текст на могильном памятнике в виде пирамиды: «Здесь покоится вся Франция…» Кстати, в книге Филиппа-Эдма Куатана, вышедшей в Париже в III году (1795), «Альманахе тюрем, или Рассказах о внутреннем режиме Консьержери, Люксембургской тюрьмы и разных заключенных, содержавшихся там при тирании Робеспьера, с сочиненными там песнями и куплетами», есть четверостишие, которое легко связать с этой карикатурой, хотя объяснением ей она и не служит:

                          Кто Сансона ум не восславит?

                          Его нож лишает сна,

                          Что готовит ему страна?

                          Он сам себя обезглавит!

Еще одна термидорианская карикатура привлекает внимание тем, как ее использовали в дальнейшем. Подпись под ней похожа на биографическую справку: «Максимилиан Робеспьер родился в Аррасе, гильотинирован в Париже 10 термидора II года». Ее автор Жан-Доминик Этьен Ле Каню, или просто Каню‚ – специалист по роялистским гравюрам (он оставил серию молитвенных сцен с сиротами Тампля).