Сергей Кремлев - Великий Сталин

Ознакомительный фрагмент

Именно так о нём пишет профессор из США Лорен Грэхэм. Однако кто мешал этому «идеологу» проводить свои якобы благодетельные для народа идеи в жизнь в 1917 году, когда Пальчинский был товарищем министра торговли и промышленности в правительстве Керенского? Да и ещё раньше – когда он руководил капиталистическим синдикатом «Продуголь» и был тесно связан с российскими и международными банковскими кругами.

Но вот как он «технократствовал» в 1917-м…

5 мая 1917 года создано коалиционное министерство, в которое входит Пальчинский. Оно обещает контроль и даже организацию производства.

16 мая меньшевистско-эсеровский Петроградский Совет требует немедленного государственного регулирования производства, и тут же министр Коновалов уходит в отставку, а Пальчинский начинает саботировать все меры контроля.

В Донбассе создаётся катастрофическая ситуация. Не большевистская, а проправительственная газета «Новая Жизнь» сообщала:

«Безвыходный круг – отсутствие угля, отсутствие металла, отсутствие паровозов и подвижного состава, приостановка производства. А тем временем уголь горит, на заводах накопляется металл, когда там, где он нужен, его не получишь».

Донецкий комитет через Советы солдатских и рабочих депутатов организует анкету (всего лишь анкету!) о количестве металла. Промышленники жалуются, и товарищ министра Пальчинский запрещает «самочинные контрольные комиссии». Правительственных же комиссий этот «технократ» не назначает, зато срывает все попытки учёта и регулирования. Возмущение настолько велико, что Пальчинского удаляют из правительства, обеспечив «хлебное» местечко губернатора Петрограда с доходом в 120 тысяч рублей. В качестве такового Пальчинский и организовал оборону Зимнего дворца, выставив вокруг него пушки, предлагая их народу вместо масла.

Этот-то Пальчинский и стал одним из ведущих первых организаторов «профессорского саботажа» и вредительства. В 1926 году это был «Союз инженерных организаций», позднее образовалась «Промышленная партия».

В начале 20-х годов чекисты провели блестящие операции «Трест» и «Синдикат-2» по внедрению своих людей в круги эмиграции. И как раз «Трест» обеспечил тайную поездку по СССР выдающегося деятеля «белого» движения Шульгина. Его не арестовали, позволили вернуться в Европу, и в Берлине он издал книгу «Три столицы» о впечатлениях от Москвы, Ленинграда и Киева. Шульгин ожидал увидеть умирающую страну, а увидел «несомненное её воскресение» и признался, что в Советской России «быстро теряешь отвращение к тамошней жизни, которое так характерно для эмигрантской психологии».

Однако многие «технократы» внутри России это отвращение скрывали с трудом и надеялись на возврат старого тем или иным, но обязательно насильственным образом. В 1921 году много шума наделала поездка в США деятелей так называемого Торгово-промышленного комитета, «Торгпрома», образовавшегося ещё при Временном правительстве, – Петра Рябушинского, Гукасова, Лианозова, Денисова. «Торгпром» и другие объединения промышленников пытались активно влиять на процессы в СССР. Методы при этом избирались, естественно, конспиративные, тайные. В середине 1918 года представители «Торгпрома» внедрились в учётные комитеты при Госбанке, в Главное управление текстильной промышленности ВСНХ – Центротекстиль.

Тогда ВЧК сработала оперативно, однако Пётр Рябушинский в мае 1921 года с трибуны торгово-промышленного съезда в Париже заявил:

– Мы смотрим отсюда на наши фабрики, а они нас ждут, они нас зовут. И мы вернёмся к ним, старые хозяева, и не допустим никакого контроля…

Пальчинский остался в стране как один из тех, кто должен был эту программу подготавливать «на местах». А с кадрами у Пальчинского с Рябушинским проблем не было. Вот сословный состав студентов российских университетов в 1914 году: детей дворян, чиновников и офицеров – более трети, детей почётных граждан и купцов – треть. Остальные – это дети мещан, цеховых, крестьян, казаков, духовенства (каждый десятый), иностранцев и «прочих».

В высших технических учебных заведениях «белоподкладочники» составляли четверть, дети почётных граждан и купцов – половину студентов.

Так обстояло дело с теми, кого учили.

А кто учил их ещё в 1917 году?

А вот кто: в университетах профессорско-преподавательский состав из потомственных и личных дворян, из чиновников и обер-офицеров составлял 56 процентов, а если сюда прибавить почётных граждан с купцами, то получится уже 64 процента.

Из крестьян и казаков происходило 2,8 процента, а сыновья врачей, юристов, художников, учителей и инженеров профессорствовали в размере всего 4,7 процента.

В технологических институтах, высших технических училищах и политехникумах выходцев из этой последней («инженерской») категории было среди преподавателей, как ни странно, ещё меньше – всего 4 процента. Зато «белых» профессоров насчитывалась примерно половина (ещё 15 процентов давало купечество с почётными гражданами и пятую часть – мещане и цеховые).

Многие из них не захотели сотрудничать с «быдлом» и вместо того, чтобы остаться в трудный час с Россией, эмигрировали. Хотя удалось это далеко не всем.

Своим благополучием их прадеды, деды, отцы и они сами были обязаны народу, его поту и крови. А когда пришло время отдавать долги, они высокомерно увильнули, лишив страну большой части её образованного слоя. Если до революции в одном лишь Лысьвенском горном округе работало 66 инженеров, то в 1924 году на всём Урале их было 91. Теперь от каждого инженера зависело намного больше, чем раньше. Он мог принести исключительную пользу, а мог и нанести серьёзный вред.

И здесь уж каждый выбирал своё.

Кстати, любителям мифов о «зверствах» ОГПУ не мешает напомнить мнение знаменитого нашего правоведа Анатолия Фёдоровича Кони. Кони царская власть терпела лишь постольку, поскольку он был выдающимся юристом. Родившись в 1844 году, к 1917 году он успел стать членом Государственного совета, сенатором и действительным тайным советником (чин II класса), то есть штатским генералом, кавалером орденов Анны и Станислава I степени, Владимира II степени, Белого орла и Александра Невского.

Это был высший класс чиновных заслуг, но после революции Кони ни минуты не сомневался в том, на чьей стороне его симпатии. И он предупреждал большевиков:

«Вам нужна железная власть и против врагов, и против эксцессов революции, которую постепенно нужно одевать в рамки законности, и против самих себя. А сколько будет болезненных ошибок! И всё же я чувствую, что у вас действительно огромные массы приходят к власти».