Уинстон Черчилль - Мои ранние годы. 1874-1904

Одно из полученных писем, доставивших мне особое удовольствие, я воспроизвожу здесь, чтобы продемонстрировать ту доброту и участливость, которые всегда отличали отношение принца Уэльского[24] к молодежи.

Мальборо-Хаус

Апрель 22/98

Не могу удержаться, чтобы не черкнуть Вам несколько строк с поздравлениями по поводу успеха Вашей книги! Я прочитал ее с огромнейшим интересом и считаю, что содержащиеся там описания и сам язык ее превосходны. Книгу читают все, и, кроме похвал, других отзывов я не слышал. Вкусив настоящего живого дела, Вы захотите вкусить еще и, несомненно, воспользуетесь случаем заслужить Крест Виктории, как заслужил его Финкасл; но я надеюсь, Вы не последуете его примеру и не оставите военную службу, как, к огорчению моему, намеревается сделать он ради членства в парламенте.

Впереди у Вас еще много времени, и Вам, несомненно, стоит продлить Ваше пребывание в рядах, прежде чем прибавить аббревиатуру Ч.П. к Вашему имени.

С пожеланием Вам успехов и всяческого процветания

Новых отпусков я не имел до тех пор, пока наша полковая команда игроков в поло не отправилась в середине марта на ежегодный Конный турнир. Мне посчастливилось пройти отбор, и в должный срок я очутился в Мееруте, крупном военном городке, где обычно проводились эти соревнования. Не подлежит сомнению, что среди команд-участниц наша была второй по мастерству. Поражение нам нанесли лишь победители турнира — знаменитые Даремские стрелки, единственный пехотный полк, когда-либо добившийся победы в борьбе за кубок конников. Они были несокрушимы. Им уступали все наши самые блестящие полки. Ту же участь разделяли и местные команды. Ни богатства Голконды и Раджпутаны, ни тщеславие их махараджей, ни искусство их великолепных игроков не могли противостоять этим неодолимым пехотинцам. Б истории индийского поло никто равных результатов не добивался. Победами своими они были обязаны уму и воле одного человека — капитана Делиля, впоследствии отличившегося при Галлиполи и в качестве командира корпуса на Западном фронте. Он муштровал и организовывал игроков и в течение четырех лет вел свою команду к абсолютному первенству на всех соревнованиях по всей Индии. Мы пали жертвой непревзойденной доблести этой команды в последний год ее поло-карьеры в Индии.

Меерут располагался в тысяча четырехстах милях к северу Бангалора и в шестистах с лишним милях от линии фронта. Отпуск наш истекал через три дня после финального матча, а чтобы добраться поездом до Бангалора, требовались как раз эти три дня. С другой стороны, доехать до Пешавара и попасть на фронт можно было за полтора дня. К тому времени я чувствовал такое отчаяние, что решился на очень рискованный шаг. Полковник Иэн Гамильтон наконец оправился от своей травмы и вновь встал во главе бригады по возвращении ее из Тиры. Он пользовался высочайшим авторитетом в армии, был личным другом и боевым товарищем сэра Джорджа Уайта и сохранял прекрасные отношения с сэром Уильямом Локхартом. С Иэном Гамильтоном я находился в оживленной переписке, и он не оставлял попыток мне помочь. Сообщения от него не слишком вдохновляли. Места в экспедиционном корпусе были, но все назначения шли из Калькутты и только через ведомство генерал-адъютанта. Исключение составляла лишь личная свита сэра Уильяма Локхарта. С последним я не был знаком, как не были знакомы, насколько мне помнилось, и мои отец с матерью. Как же мог я в таком случае пробраться к нему, и тем более убедить его взять меня на одно из двух или трех столь вожделенных младшеофицерских мест в своем ближайшем окружении? Тем более что вакансий там и не было. А с другой стороны, полковник Иэн Гамильтон одобрял мое желание рискнуть. Он мне писал:

Я сделаю все, что в моих силах. У главнокомандующего есть личный адъютант, некто Холдейн, служивший со мной в Гордонском горском полку. Он пользуется громадным и даже чрезмерным, как говорят в армии, влиянием. Если Вы сумеете снискать его расположение, то дело в шляпе. Я попытался подготовить почву. Особых дружеских чувств к Вам он не выказал, но и враждебности — не выказал также. Явившись туда самолично и будучи достаточно настойчивым и убедительным, Вы сможете добиться своего.

Такова была суть письма, полученного мной наутро после нашего поражения в полуфинале турнира. Я посмотрел расписание поездов, следующих на север и юг. Было ясно, что уложить в мой тающий отпуск полуторадневное путешествие на север до Пешавара, пребывание там в течение нескольких часов и последующее возвращение на юг, на которое уйдет четыре с половиной дня, никак не получится. Короче говоря, сев на поезд, идущий на север, я, в случае провала моей затеи, должен был вернуться по меньшей мере на сорок восемь часов позже назначенного срока. Я отлично понимал, что за подобное нарушение воинской дисциплины меня по головке не погладят. В нормальных условиях все было бы нетрудно урегулировать с помощью телеграфа, испросив разрешения на небольшую задержку, но едва мой замысел добиться отправки на фронт стал бы известен командованию, я получил бы не продление отпуска, а приказ о немедленном возвращении в часть. Учитывая обстоятельства, я решил рискнуть и отправиться в Пешавар.

По утреннему холодку я отыскал ставку сэра Уильяма Локхарта и, с бьющимся сердцем назвав свое имя, попросил об аудиенции его личного адъютанта. Выйдя ко мне, сей внушающий трепет Холдейн не проявил излишней сердечности, но, видимо, был заинтригован и колебался. Не помню, что я говорил и как формулировал просьбу, но, очевидно, я нашел нужные слова и, в общем, попал в яблочко. Потому что после получасового прохаживания взад-вперед по гравиевой дорожке капитан Холдейн изрек:

— Что ж, пойду доложу главнокомандующему и посмотрим, что он скажет.

Адъютант ушел, оставив меня мерить шагами дорожку теперь уже в одиночестве. Отсутствовал он недолго.

— Сэр Уильям принял решение, — сказал он, вернувшись, — назначить вас дополнительным личным ординарцем. Приступайте к выполнению ваших обязанностей прямо сейчас, а мы свяжемся с индийским правительством и командованием вашего полка.

Так в один момент положение мое в корне переменилось — настороженность и неопределенность отступили перед дарованным мне внушительным преимуществом. Отвороты моего кителя украсились алыми петлицами. Генерал-адъютант поместил в «Газетт» приказ о моем назначении. Из далекого Бангалора мне были переправлены лошади и слуги, и я стал ближайшим помощником Вождя Рати. Вдобавок к приятному и интересному общению с этим очаровательным и достойнейшим человеком, знавшим каждый клочок земли в пограничье и принимавшим участие в каждой из разыгравшихся здесь за последние сорок лет войн, я получил возможность разъезжать по всему фронту, где меня встречали одни лишь радушные улыбки.