Алексей Косыгин. «Второй» среди «первых», «первый» среди «вторых» - Вадим Леонидович Телицын

крупных размерах, наказывать заключением от 10 до 25 лет с конфискацией имущества»[272].

— Подумайте над этим, товарищ Косыгин!

В конце концов, Молотов все же проекты одобрил, и 27 мая 1947 года на очередной ночной встрече в сталинском кабинете было принято решение создать комиссию по денежной реформе[273]. Ей предстояло доработать для Совета министров СССР публикуемый проект постановления по денежной реформе и непубликуемый — по организационным мерам. В комиссию вошли Молотов (руководитель), Вознесенский, Берия, Жданов, Микоян, Маленков, Косыгин, Зверев, Голев и другие[274].

Докладная записка А. Н. Косыгина, А. В. Любимова В. М. Молотову о рассмотрении проектов постановлений Совета министров СССР «Об отмене карточной системы по хлебу, продовольственным и промышленным товарам» и «О мерах по подготовке к отмене карточек в 1947 году». 6 мая 1947. [ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 49а. Д. 2902. Л. 32]

31 мая комиссия, в полном составе, собралась в сталинском кабинете. Сталин за все время не проронил ни слова, говорил только Молотов:

— Работа по реформе растянулась, вот уже четыре года мы ходим вокруг да около, а реальности нет. Наши экономисты представляют нам одну докладную записку за другой, наши министры — один проект постановления за другим, наши чекисты — одну сводку за другой… Из всего этого вороха бумаг, а по-другому я и не могу этот массив охарактеризовать, невозможно вывести какой-то общей картины, составить план работ… И те проекты постановлений, которые мне две недели назад передал товарищ Косыгин, также далеки от идеала, хотя и одобрены мной… Считаю, что эти два документа должны стать итоговыми; комиссии стоит доработать их, а не стремиться предложить что-то свое… Иначе утонем…

За все время монолога Молотов время от времени бросал взгляд в сторону Сталина, казалось, он боится «оступиться» в своей речи, одобренной заранее генсеком, в чем ни у кого не было сомнения…

Совещание 2 июня открыл сам Сталин, предпочитая, как обычно, вести речь, вышагивая от двери кабинета к противоположной стене и обратно:

— По Москве ползут слухи, что готовится акция по полному изъятию у населения денег и замены их на купоны…

Косыгин вспомнил о приватной информации министра внутренних дел Круглова. А Сталин остановился у торца стола для заседаний, набил трубку табаком, прикурил и продолжил:

— Мы попросили товарищей из Министерства внутренних дел и государственной безопасности пресекать все на корню! Надеюсь, они нас услышали… Но и нам, то есть — вам, — Сталин ткнул чубуком трубки в сторону заседавших, — надо поторопиться…

По результатам этих совещаний — 31 мая и 2 июня 1947 года[275] — Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило доработанные тексты постановлений, разработанных в аппарате Косыгина, и приняло решение о создании Комиссии по вопросам торговли и укрепления торговой сети, которую возглавил А. Н. Косыгин. В нее вошли Микоян, Мехлис, Зверев, заместитель министра торговли СССР по общим вопросам Г. В. Жаворонков, заместитель председателя Госплана М. Ф. Власов, председатель правления Центросоюза СССР И. С. Хохлов и член Совета Наркомтяжпрома А. М. Питерский. Алексею Николаевичу предстояло решать вопросы о передаче торговых функций орсов союзному Министерству торговли, а также вопросы, связанные с взаимоотношениями между орсами и государством; об открытии дополнительно к существующей торговой сети Министерства торговли и Центросоюза 20 тысяч магазинов и 10 тысяч торговых палаток и наполнении их фондов продовольственными и промышленными товарами, продаваемыми по коммерческим ценам[276].

Маховик был запущен…

На крейсере «Молотов»

Алексей Николаевич работал, что называется, «на износ». Кроме разработки денежной реформы, он продолжал руководить отраслевым Бюро Совета министров по торговле и легкой промышленности, исполнял обязанности заместителя председателя Совета министров СССР и кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП(б).

В августе 1947-го ему с семьей все же удалось вырваться на отдых в Мухалатку под Ялтой. Первый отпуск за восемь лет. Однако и там, на государственной даче у моря, государственные дела не оставляли.

В Ялте тогда отдыхал и сам Сталин. В Ливадийском дворце он занимал три комнаты: спальню, кабинет и гостиную на первом этаже в восточном крыле, обращенном к морю.

В один из августовских дней на даче у Косыгиных раздался телефонный звонок:

— Здравствуйте, товарищ Косыгин, это Сталин… Как ваши дела?

— Здравствуйте, товарищ Сталин, спасибо, отдыхаем всей семьей.

— Хорошо… Хочу предложить вам всей семьей подъехать ко мне, в Ливадию… Надеюсь, супруга ваша, если не путаю, Клавдия Андреевна, составит нам компанию… И детей тоже жду…

Косыгин не успел ничего ответить и переспросить о времени прибытия, как Сталин повесил трубку. Оставалось собраться и ждать.

Дочь Алексея Николаевича Л. А. Гвишиани-Косыгина вспоминала:

«…приехал небольшой полноватый человек в военной форме — генерал Власик, начальник личной охраны Сталина, и сказал, что Иосиф Виссарионович ждет Алексея Николаевича с семьей к себе в Ливадийский дворец.

Папа, конечно, принял приглашение, и мы поехали все вместе — с нами были родственники, два мальчика лет по 10–11, а мне тогда было 18. В Ливадию приехали уже вечером, часов в 6–7. Нас поместили в две большие смежные комнаты, идеально убранные, но пустоватые, с кроватями, на которых были красивые, легкие покрывала.

Через некоторое время маму и папу пригласили поужинать к И. В. Сталину»[277].

У Клавдии Андреевны это была первая и, скорее всего, единственная встреча со Сталиным.

Стол был накрыт на открытой веранде, с моря веял легкий ветерок, вокруг дачи — парк, тишина и пустота…

Хозяин Ливадийского дворца рассказывал гостям о своем побеге из Туруханской ссылки, а Клавдия Андреевна и Алексей Николаевич — о своей жизни в Сибири (в Новосибирске и Киренске) в 1924–1930 годах.

Сталин еще раз побывал в Сибири в самом конце 1920-х годов. Беседуя с Косыгиными, он, вполне возможно, вспоминал «вехи» этого «вояжа»: и Новосибирск, и Омск, и Барнаул, и Красноярск, и Рубцовск…[278]

Беседа легко переходила от одной темы к другой, и Сталин спросил Клавдию Андреевну, как она представляет себе роль жены, ее место в семье.

Клавдия Андреевна прекрасно понимала, кто ее собеседник, была очень дипломатична:

— Товарищ Сталин, у меня, конечно, есть собственное представление на этот счет, но я была бы Вам весьма признательна, если бы Вы первым высказались по этому вопросу.

Сталин улыбнулся, ему, по-видимому, понравилось это замечание:

— Жена — это товарищ, подруга, любовница, хозяйка дома, воспитательница детей.

Клавдия Андреевна и не пыталась что-то противопоставить, но заметила:

— Я ни в какой мере не отрицаю важности всех этих характеристик. И все же да будет мне позволено не согласиться с тем, что полагать главным в характеристике жены. Ведь главное