Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Лора Жюно

Всю эту сцену в кабинете императора подслушал дежурный камергер и тайно описал свои наблюдения кому-то другому. В тот же вечер тайна распространилась по всему Парижу. К Талейрану заезжали специально, чтобы взглянуть, не осталось ли чего на лице его, но видели только неизменное бесстрастие. Князь весело встречал своих знакомых. Один, состоящий с ним в более близких отношениях, с участием спросил наконец:

— Ах, ваша светлость! Правда ли это?..

— Что такое? — медленно выговорил Талейран, обращая к нему свой спокойный взгляд.

— Ну, будто император обошелся с вами так, что…

— Э! — прервал его Талейран. — Да это всякий день, мой любезнейший, всякий день!..

Прелесть тут в том, что князь Беневентский совсем не думал говорить об ударе кулаком и, отвечая всякий день, разумел, что император всякий день сердит и без толку ворчит на него. Но посетитель, не знаток приличий и тонкостей, как видно из самого вопроса его, с достойной его сметливостью вообразил, что император всякий день бьет князя Беневентского. Можно вообразить, сколько хохотали в обществе, представляя себе Талейрана, который так равнодушно терпит побои от императора и потом небрежно признает это, говоря: «Да всякий день! Что будешь делать, всякий день!..»

Как бы то ни было, а после отъезда Наполеона Талейран, который всегда видел от него только знаки благоволения и милости, получал места, титулы и награды всякого рода, Талейран сделался ожесточенным врагом его. Все заговоры, которые всюду зашевелились, когда колосс начал шататься, находили в нем опору и ободрение. Этого не отрицает и сам он. Если б так поступила я в то время, я была бы менее виновна: в сердце моем еще болели все раны, нанесенные императором. Но Талейран!.. О, его не может извинить ничто.

Я не могу судить, хорошо ли император вел кампанию 1814 года, но помню, что и тогда, и после даже враги признавались, что никогда и нигде не блистал так его военный гений! Он тотчас взял Сен-Дизье, и вслед за этим состоялось сражение под Бриенном. О, как он должен был страдать, сражаясь для сохранения своей короны под стенами той самой школы, где мальчиком и юношей был гораздо счастливее, нежели в эти страшные часы, когда солдаты грудами падали, защищая его права… Солдатами были у него товарищи, боевыми снарядами — шары из снега, а выкупом для пленников становились какие-нибудь плоды, книга или эстамп. Я часто слышала, как император описывал все это, рассказывая о своих приключениях в Бриенне. Особенно однажды, когда Наполеон встретил у императрицы-матери госпожу Бриенн вместе с племянницей ее, госпожою Ломени, он долго говорил с ней об этом с истинно детскою дружбой, потому что искренно и без всякого притворства уважал эту почтенную даму. В этом, как во всем, он был совершенно естествен и напомнил ей многое, что даже изумило ее своею незначительностью… А император смеялся так простодушно! Помню, как между прочим он говорил нам, что одним из величайших наслаждений его жизни был день, когда товарищи назначили его командовать и управлять атакою крепости, сооруженной ими из снега! Ядра были также снеговые… Видно было, что он улыбался этому воспоминанию и счастлив им!.. Да, я уверена, что он жестоко страдал в битве под Бриенном.

За Бриеннской битвой следовали другие. Во время этих сражений, когда кровь лилась и люди гибли от берегов Рейна до берегов Минчио, открылся конгресс в Шатильоне. Представителями Англии выступали там лорд Абердин, лорд Каткарт, генерал Стюарт и английский министр иностранных дел лорд Кастельри. Одно это могло вразумить Наполеона касательно того, что жребий его уже решен, могущество слабело и соразмерно тому возросло влияние Австрии и России. Россия — вот гигант, который тогда угрожал нам.

Сражение под Шампобером дало нам небольшую надежду: мы уже давно не брали в плен русского генерала с шеститысячным корпусом и сорока пятью офицерами. За Шампобером последовало сражение при Монмирале, и надежды возродились не в одних нас, но, как видно, и в самом императоре. Вот частный случай, мало известный, он будет здесь на своем месте.

За два дня до сражений при Монмирале и Шампобере герцог Бассано, каждый день умолявший императора заключить мир и послать для этого полномочия герцогу Виченцскому, который был тогда министром иностранных дел, наконец выпросил позволения подготовить их и подать на подпись. Накануне битвы под Шампобером он сказал императору:

— Государь, полномочия готовы.

— Я подпишу их завтра, — ответил Наполеон. — Убьют меня, так не будет нужно ничего… А если останусь победителем, тем легче будет вести переговоры.

На другой день после сражения герцог Бассано вошел к нему и подал бумаги на подпись. Император отвечал так же, как накануне. Вечером после Монмиральского сражения герцог Бассано снова приступил к нему с тем же. Император улыбнулся и, глядя на карту Европы, лежавшую перед ним, сказал:

— Теперь я могу не уступать ни пяди земли и не подпишу ничего.

События доказали, основательны ли были предвидения императора. Он хотел увлечь всю неприятельскую армию за собою и бросился к Сен-Дизье. Решимость высокая и прекрасная! Но неприятель послал к Сен-Дизье лишь небольшой корпус и всей массой своей двинулся на Париж…

Тогда-то гроза и бедствия наши приблизились. Неприятель стоял не просто у ворот, но у ворот беззащитного города. Русские в 1812 году имели мужество сжечь свои дворцы, а мы не умели встретить их, сжигая предместья нашей столицы!.. Нам нечем было вооружить людей, нечем было стрелять… Что стало причиной этого — невнимательность, расслабление или измена?..

Из Шатильона, где у меня еще были друзья, я наконец получила известие, что конгресс закрылся. Император долго требовал условий, предложенных ему во Франкфурте; потом он велел герцогу Виченцскому, который тогда погубил нас, хоть и был благороднейший из людей, представить контрпроект, в котором было сказано, что Наполеон соглашается остаться государем Франции в древних ее границах, с прибавлением только Савойи, Ниццы и острова Эльбы[260].

Союзники отвергли все эти предложения — положение императора было уже не то, что во Франкфурте. Как не видел он этого?..

Девятнадцатого марта был передан окончательный ответ. Тогда-то Наполеон явился гигантом между великими полководцами. Да, он падет, но великая душа его хочет, чтобы это падение было беспримерно, и 20 и 21 марта он дает сражение при Арсис-сюр-Обе…

В эти два дня он не только подставлял себя под пули, как простой солдат, но и показал мужество, редкое в такую минуту, когда мысли его пребывали в смущении и