Михаил Дмитриев - У тихой Серебрянки

Вот как раз в это время Журавичский РК КП(б)Б поручил нашей организации достать все необходимое для подпольной типографии. Я вызвал в Серебрянку Катюшу на инструктаж. И она ушла в Корму, чтобы поговорить с Николаем Купцовым. Тот согласился, но поставил условие: шрифты, станок, валики и краски он доставит туда, куда скажет Савельева, если его и его товарищей возьмут в партизанский отряд. Осточертела навязанная им служба.

Безусловно, если материалы и оборудование типографии передадут подпольному райкому партии, да штат типографии уйдет в лес, то фашистская газетенка перестанет выходить, а партизаны будут иметь и свою газету, и своих работников. Конечно же, Савельева согласилась с условием Николая Купцова.

И вот среди белого дня прямо в Сырск к Савельевой катит на велосипеде Николай Купцов. На багажнике - корзина, а в ней - шрифт, поверх его мороженые яблоки, мол, для обмена на картошку...

Но шрифта нужно много, а каждый день не станешь ездить, заподозрят. И Купцов передает шрифт в Сырскую Буду Николаю Романову, который по заданию подпольщиков работал в полиции. К Романову переправил также ручной печатный станок, валики и краску.

Прятать дома шрифты опасно, и Савельева решает перенести их в Белев, хотя и нелегок путь до этой деревни. По дороге не пойдешь, надо идти заснеженным кустарником, затем по льду Кормянки, мимо деревень Барсуки и Малые Барсучки.

Однако добралась благополучно. Спрятала шрифт в старом овине, недалеко от деревни. Затем зашла к моей сестре Анастасии и попросила, чтобы та передала мне, где находится "груз". Три раза прошла подпольщица этот опасный путь.

Настал назначенный день, и Николай Купцов пришел в Велев. Там он ждал партизан. Анастасия и ее муж Лука с моим братом Петей с утра до вечера наблюдали за дорогой, нет ли подвоха. Кажется, все спокойно. В ранних сумерках я пробрался в домик.

- Миша, ты - партизан? - удивляется Николай, крепко обнимая меня.

Засиживаться нельзя. Мы уходим в урочище Седнево. Здесь, в старом овине, Купцов показывает свое богатство. Мы вместе заворачиваем в холстину валики, ссыпаем в мешки шрифты. Почему-то Николаю показалось, что я не доволен.

- Это еще не все, - будто оправдывается он. - Ну, сам посуди: сколько может перенести Катюша. Это не то, что мы, мужчины...

- Да здесь добрых пуда полтора!

- Остальное у Николая Романова, в Сырской Буде, - заверяет меня Купцов.

Есть у него и трехлинейка, и полтысячи патронов. Чем не будущий партизан?

Как теперь все имущество доставить к Сожу, где ждет сопровождающая меня группа партизан? Пришлось зайти в поселок к Семену Власенко, потребовать, чтобы на лошади поехал с нами.

Поздним вечером в Сырской Буде Николай Романов передал еще пуда три шрифта, печатный станок. Семен Власенко доставил в лес возле деревни Литвиновичи этот драгоценный груз. Отсюда его на своих плечах партизаны понесли в бригаду.

Чуть раньше в Серебрянке я проводил в партизаны Михаила Мельникова и Александра Руденко, которые ехали покупать бумагу для типографии. Они передали в штаб бригады 43 тысячи рублей советских денег и немецкие марки. Редактор и секретарь газеты позже попались в руки партизан и получили по заслугам.

Вот так было выполнено задание подпольного райкома партии и командования бригады. Фашистская газетенка в Корме прекратила свое существование. А у партизан и коммунистов, да и у всего населения появился свой печатный орган - "Красный партизан",

3

Коварных и сильных врагов, какими оказались фашисты, нельзя было побеждать одной лишь мощью. К ней нужны были ум, хитрость, знания, умноженные на смелость.

Не случайно Игнат Максимович Дикан 26 января 1943 года писал секретарю Гомельского подпольного обкома партии: "Прямо радостно, как мы немцев обманываем в бою!" Да, бои с фашистами велись везде, где ступала их нога.

25 марта рано утром кто-то постучался в наш дом. Я вышел во двор. Незнакомый человек сказал, что он Петр Горбацевич, и назвал пароль. Пароль был настоящий: срок его заканчивался через три дня. Горбацевич торопливо объяснил, что работал по заданию партизан в районной земельной управе и попал на подозрение жандармерии, просил срочно доставить в отряд. Я слышал о нем, через связных получал от него сведения, но этого человека никогда не видел. Поэтому не торопился с ответом. Пригласил его во двор, чтобы не стоять на виду у всей деревни.

- Ну и что? - снова спросил я неопределенно.

- Заведи меня к партизанам.

- К каким?

- Как - к каким? К обыкновенным...

- Не знаю ни обыкновенных, ни необыкновенных, - отрезал я сердито. - А ты, парень, уходи туда, откуда пришел. Иначе в гарнизон отведу, - и направился к двери.

- Постой, не горячись. - Он шел за мной и шепотом продолжал: Начальник штаба Антонов Филипп Карпович сказал, чтобы в случае провала к ним подавался.

- Если тебе так сказал некто Антонов, то и подавайся к нему.

- Но он сказал, что место укажешь ты, - настаивал Горбацевич.

- Откуда мне знать какие-то места? Вот поживи в Серебрянке, может, нагрянут партизаны, ты и встретишь своего Антонова.

- Нельзя мне и часа оставаться здесь, - горячо объяснял он. - Уже, может, хватились документов, которые я стащил и должен доставить в штаб.

- Интересно... Покажи, что у тебя там за документы.

Из-за пазухи он достал большой сверток бумаг, отпечатанных на машинке. Я быстро пробежал глазами первые листки. В них говорилось о готовящейся операции карателей в зоне деревень Рисково, Каменка Рисковская, Перекоп. Операция имела шифр "Хозяйственная экзекуция". И только теперь убедился, что этого Горбацевича должен выручить. У меня есть и четкие указания, как поступать в таких случаях.

- Оружие?

- Нет у меня оружия. Можешь обыскать, пожалуйста.

Мы вышли на улицу. Как проводить его в партизанский отряд? Легче, если бы это случилось вечером. Средь бела дня большой риск, но ничего не поделаешь - надо.

Когда вышли за околицу и направились по дороге в Малашковичи (а вокруг поле, ни деревца, ни кустика), Горбацевич вдруг насторожился:

- Почему мы идем сюда?

- А куда идти? - ответил я вопросом на вопрос.

Он с минуту молчал, а потом всю дорогу рассказывал о своей работе в земельной управе, о встрече с партизанскими командирами, называл многих по имени-отчеству. И я еще больше убедился, что это - свой человек.

Мы договорились, что если встретим немцев или полицейских, скажем, что идем к Илье Дворецкому покупать сало.

Вот и Малашковичи. Здесь живет учитель, теперь партизанский связной. Илья приветливо улыбается нам, как всегда разговорчив. Но вдруг на улице раздались выстрелы, и во двор вскочили двое полицейских. Они вытолкнули нас на улицу. Там поджидал старший полицейский Савельичев.