Корабли и люди - Иван Георгиевич Святов

тон моих вопросов был довольно резок. Кутай ответил, что это художник Ромас, прикомандированный на крейсер от политуправления. С койки раздаётся еле слышный голос: «Товарищ командир, тренировал пулемётчиков перед отправкой на фронт и растянул сухожилие ноги, не могу ходить».

Когда мы вышли из каюты, Кутай сказал, что у Ромаса, кроме растяжения, ещё и дистрофия в острой форме.

После осмотра я послал вестового к Ромасу и просил его, если он может, зайти в салон. Мне хотелось хоть чем-то загладить свою резкость. Ромас пришёл, и я увидел длинного исхудалого человека, на котором китель висел, как мешок, а рукава на целую четверть не доставали до кистей рук.

Мы разговорились. Он оказался чрезвычайно интересным собеседником, несомненным эрудитом и много всего повидавшим человеком. Мне захотелось как-то поддержать его, дать ему возможность поправиться, набраться сил, снова обратиться к творчеству, тем более что задача его – живописная хроника войны КБФ.

Я объявил ему, что с сегодняшнего дня он будет питаться не в кают-компании, а в салоне командира. Как-никак, а командиру крейсера всё-таки подавали суп погуще, да и каши чуть побольше. Только месяца через четыре мой подопечный, когда нам уже немного улучшили паёк, «пришёл в меридиан», как говорят штурманы.

Огромный творческий потенциал Якова Дорофеевича оказался чрезвычайно полезным в организации маскировки кораблей от наблюдения немецкими самолётами, за что он был награждён по моему представлению орденом Красной Звезды.

Впоследствии он создал замечательную картину «Зимние залпы Балтики», очень известную морякам и блокадникам. На картине наш крейсер ведёт огонь по фашистам от Ростральных колонн. И хотя «Максим Горький» там никогда не стоял, но Яков Дорофеевич позволил себе творческое отступление от истины, чтобы тема осаждённого Ленинграда зазвучала отчётливо и непреложно.

Наша тесная фронтовая дружба продолжалась и после войны, став семейной. Мы часто встречались и вспоминали «дела давно минувших дней», несмотря на то, что он жил в Москве, а я в Ленинграде, куда он часто приезжал будучи членом президиума Академии художеств СССР.

Он умер на этюдах в Астрахани – писал рыбацкие парусники – в мае 1969 года от разрыва аорты, и смерть его была для меня большой потерей.

Основной боевой задачей крейсера являлась контрбатарейная борьба с противником, т. к. немцы систематически обстреливали город. Обеспечивал выполнение этой задачи командир БЧ-2 капитан-лейтенант Иосиф Юрьевич Шварцберг. Высокообразованный офицер, влюблённый в своё артиллерийское дело, он поставил задачу использования оружия на высший уровень.

Подстать ему был и помощник, командир дивизиона главного калибра капитан-лейтенант Серафим Андреевич Волков. Всегда спокойный и уравновешенный, он пользовался всеобщей любовью и уважением.

Мне помнится одна из стрельб по Екатерининскому дворцу в Царском селе (Пушкине), где был расположен штаб большого немецкого военачальника.

Из штаба начальника морской артиллерии вице-адмирала Грена поступило приказание обстрелять этот штаб, а на стрельбу отпустили всего только семнадцать снарядов. Помню, как тщательно готовились к этой стрельбе артиллеристы. Они учли всё, вплоть до вращения Земли за время полёта снаряда.

Дистанция стрельбы составляла около сорока километров – на пределе дальности и обеспечивалась она корректировкой береговых корректировочных постов и самолётов-корректировщиков. И что же? Как доложила разведка на второй или третий день после стрельбы, из семнадцати снарядов два попали в цель. Это сверхотличный результат.

Немалая заслуга в этом и штурманов крейсера старшего лейтенанта Михаила Васильевича Харламова, и лейтенанта Николая Григорьевича Куркина, которые обеспечили артиллеристов исходными данными о месте крейсера и цели.

Не могла быть успешной эта стрельба и без чёткой работы связистов, возглавляемых старшим лейтенантом Александром Васильевичем Лоскутовым. Одним словом, весь экипаж работал, как хорошо сыгранный оркестр.

К сожалению, дворец серьёзно пострадал, и после войны реставраторам пришлось немало потрудиться, чтобы вернуть ему надлежащий вид: корабельная артиллерийская стрельба безжалостна к мировым архитектурным шедеврам (увы!).

Второй не менее важной задачей было сохранение боеспособности крейсера в условиях блокады и зимний ремонт орудий и механизмов. Мы готовились продолжать войну на море. В этом вопросе «первой скрипкой» являлись наши механики.

Командир БЧ-5 инженер-капитан 3 ранга П. П. Газин, или, как все его звали, Пал Палыч, был неутомим в своей деятельности. Небольшого роста, худенький, он был застенчив, как девушка, но, когда дело касалось его интересов, то есть боевой части 5, он превращался в рыкающего зверя и в своих схватках со старпомом ни в чём ему не уступал. Надо сказать, что старпом Древницкий в силу своего характера непрочь был иногда поприжать нижнюю команду.

Каждый день с сокрушённым видом докладывал Пал Палыч об убыли топлива.

– Товарищ командир! Начальник тыла категорически отказал в выдаче мазута. Что будем делать?

– А что будем делать, Пал Палыч? Надо переходить на дрова. Ставить во всех помещениях буржуйки и выключать вспомогательные котлы.

– А электроэнергия? Откуда возьмём питание для освещения, для орудий? Ведь без электроэнергии мы стрелять не можем. Товарищ командир! Вы доложите о положении командующему эскадрой, командующему флотом – пусть они прикажут начальнику тыла обеспечить нас.

– Пал Палыч! Да разве я не докладывал?! Докладывал, и не раз. Ну, где они возьмут мазут, раз его нет в Ленинграде!

Так мы и расходились, ни о чём не договорившись.

Тем временем Древницкий и Кутай на всех горловинах и люках установили деревянные тамбуры. Палубу засыпали шлаком и опилками, чтобы как-то сохранить тепло внутри помещений. Холод стоял злющий. Помыслы всех были нацелены на то, чтобы не заморозить корабль.

Когда топлива осталось тонн сорок, Газин пришёл ко мне в каюту и посмотрел на меня лукаво, с загадочным видом.

– Ну, что скажешь, Пал Палыч?

– Товарищ командир, разрешите переделать один вспомогательный котелок на дровяное отопление?

– А сумеете?

– Попробуем, может, что и выйдет.

И действительно вышло. Переделали оба вспомогательных котла на дровяное отопление. Получилось хорошо. Но встала новая проблема: где взять дрова? В городе отоплялись мебелью, книгами и собственным дыханием, которое в большинстве ленинградцев едва теплилось. А что же делать нам?

Но вышли и из этого положения. Большинство причалов Ленинградского торгового порта в результате бомбёжек и артобстрелов сгорело. Надо льдом торчали только обгоревшие сваи. Дмитрий Львович направил свою кипучую деятельность на заготовку дров в порту. Проблема была решена.

Стояла свирепая зимняя стужа 1941–1942 годов. В Ленинграде можно было ожидать любой диверсии, поэтому на подходах к кораблю в порту пришлось выставить дополнительные посты охранения. Почему-то на эти наружные посты в лютую холодину довольно охотно шли матросы из боцманской команды. Почему, выяснилось довольно странным образом. Однажды Дмитрий Львович пришёл и докладывает: «ЧП, товарищ командир!»

– Что за ЧП?

– Матрос Зарубин потерял на посту винтовку.

– Как