Перечитывая молчание. Из дневников этих лет - Евсей Львович Цейтлин

конечно, определить основные этапы творческого становления литератора.

*

Когда‐то прочитал: среди каждых ста тысяч человек есть два абсолютно похожих. Может быть, двойник и есть наше редкое зеркало?

В 84‐м году он встречает собственную «копию» в Железноводске. В санатории, где принимает минеральные ванны. Однажды, уже вытирая тело полотенцем, вдруг оглядывается, видит: занавеска, отделяющая соседнюю ванну, отдернута. А там… лежит он, двойник. Глаза мужчины закрыты. Можно спокойно разглядеть его. То же лицо, та же фигура. Даже родимое пятно на груди – то же. Даже отросток, бесстыдно вздымающийся над водой.

Спустя двадцать лет, в Чикаго… Видит в одной из газет фото автора статьи. И – опять узнает себя, постаревшего. Звонит, слышит в трубке чужой голос, предлагает встретиться. Голос безоговорочно тверд: «Мало ли на свете похожих людей?» Этот короткий спор убеждает: встречи с двойниками, действительно, не нужны.

*

Не мешает ли поэту увлечение политикой? Проблема кажется умозрительной, пока не приблизишься к конкретной судьбе.

В 1987–89 гг. я учусь на Высших литературных курсах в Москве. Среди слушателей выделяется чеченский поэт З.Я. Высокий, темпераментный человек, который часто с болью говорит об истории и бедах своего народа. Он дает мне читать подстрочники собственных стихов, похожие на него самого: яркие и громкоголосые. К З.Я. нередко приезжает семья. C тревогой смотрю на его старшего сына. Мальчику лет десять. Энергия захлестывает его. Он безудержно, подолгу, катается в лифте общежития Литинститута или бегает по московским улицам. Его невозможно унять. Вернувшись в конце лета на ВЛК, узнаю: сын З.Я. погиб, попав под машину.

Кажется, энергия переполняла и самого З.Я. Трагическая, сотканная из противоречий биография одного из лидеров независимой Чечни хорошо известна, чтобы сейчас ее повторять. А я порой вспоминаю то, с каким пророческим вдохновением З. Я. читал стихи на родном языке.

*

Может быть, самое главное для автора – найти свой литературный жанр. Он «рифмуется» с темпераментом, с тембром писательского голоса, с особенностью взгляда на мир.

*

Издатели, озабоченные количеством книжных продаж, уже долгие годы подталкивают писателя к жанру романа, который во все времена любит массовый читатель. И тут нередко возникают трагические коллизии: талант многих авторов вовсе не созвучен роману. Им, к примеру, ближе новелла, повесть или драма. Да и сам жанр романа часто видится в таких случаях с наивным простодушием: будто бы прежде всего роман предполагает подробные жизнеописания, лихо закрученный сюжет, бесстрашие правды, понимаемое как нагромождение «мерзостей жизни».

Между тем настоящих романов написано не так уж много. Каждый из них – сложное и неповторимое архитектурное сооружение. В фундаменте каждого – собственная, авторская, философия человека и мира.

*

В Советском Союзе писательскому мастерству учили в нескольких вузах (упомяну только Литинститут, сценарный факультет ВГИКа). В США – сотни университетов и колледжей. И в каждом из них преподают курс creative writing. Делает ли это счастливее и гармоничнее человека?

*

Множество литературных премий. Боюсь, читатель не вспомнит не только лауреатов премий журналов, газет, областей, клубов, но и обладателей Букера и Нобеля.

Риторический вопрос: происходит ли девальвация премий, которые вряд ли способствуют сегодня развитию литературы? Впрочем, хорошо одно: некоторые премии – немногие – имеют денежное наполнение и поддерживают писателя.

*

Литература уходит в Интернет. Дина Рубина припомнила уже давнее наставление подруги: «Если тебя нет в Интернете, значит, тебя нет нигде».

В Интернете же литературная жизнь кипит. Там идет борьба. Дискуссии не на жизнь, а на смерть. Утверждение и свержение лидеров.

И все та же неграмотность.

И беспамятность.

*

Писатели трудно выбирают названия своих книг. Одни считают: название должно точно отражать суть произведения. Другие говорят: название передает настроение, нерв, какой‐то внутренний мотив, важный для автора. А в старину еврейские книги часто получали имя по первому слову текста.

*

«Поэзия – это молитва души». Слова Блока проясняют многое. И то, почему поэт нередко приближается к разгадке тайны мироздания. И то, почему «средние» стихи заведомо никому не нужны.

Но разве не относятся слова Блока и к прозе, и к драме, и критике?

*

Математик и поэт Борис Кушнер в своей статье о «Долгих беседах…» написал, что читал «Беседы» под 15‐й бетховенский квартет a‐moll.

Для меня было лестно узнать об этом. Однако сам я музыку во время чтения книг никогда не включаю. Может быть, потому, что погружаясь в текст, хочу услышать ту музыку, которая всегда звучит в поэзии, прозе, драме. Если, конечно, это настоящая литература. Но… часто слушаю музыку, когда пишу сам. Музыка помогает обрести открытое миру сознание, почувствовать внутреннюю свободу… Обычно это Вивальди, Моцарт, Бетховен.

*

С. Ш. сравнивает эмиграцию со смертью. Даже не в том смысле, что эмиграция тяжела и трагична: оказавшись в чужой стране, ты постепенно умираешь и рождаешься другим человеком.

– Я теперь другая…

Была сотрудницей музея, экскурсоводом, переводчиком. В Литве. Стала женой, нянькой. В Испании. Муж ее Джозеф-Мария (художник, 60 лет) после аварии недвижим: сначала передвигался в кресле, теперь не встает.

– …Но любовь все преодолеет… И ни о чем не жалею. Сначала, в первый год, очень скучала по Вильнюсу, теперь он так далек от меня.

– Не могла долго обойтись без своих вещей и книг, теперь кажется: и не нужны уже вовсе… Даже книги. Купила другие. Целый шкаф.

*

Осторожно выспрашиваю многих; наконец, убеждаюсь: человек, как правило, не узнает себя в зеркале.

В разные годы не узнаю себя по‐разному.

В юности вздрагиваю, не понимая: кто это передо мной? Видимо, внутреннее зрение создавало иной образ.

Сейчас неузнавание другое. Увы, падает интерес к человеку в зеркале.

*

Зато интересно наблюдать за тем, как здороваются с тобой молодые люди. В их глазах – порой внешне не заметная хитрость. Они думают о будущем – твоем и своем. Они точно знают: впереди у тебя – болезни и смерть. А они… они, конечно, сумеют обмануть старость. (В детстве я тоже был уверен, что если не сам, то кто‐то другой совсем скоро изобретет чудесный эликсир бессмертия).

Одну и ту же ошибку совершают все новые и новые поколения. Несколько десятилетий пролетают мгновенно – в вечной суете жизни. И вот уже другие молодые хитровато здороваются со старшими. Пытаясь спрятать во взгляде сочувствие, сожаление или даже легкое презрение.

*

Никогда ее не видел. Но когда‐то опубликовал эссе об искренних, часто пронзительных стихах Э.Р. Лет десять мы не переписывались и не говорили по телефону. Спрашиваю теперь: «Где можно прочитать ваши новые вещи?» Э. молчит. Спрашиваю иначе: «Пишете ли вы стихи?» Молчит опять. Но