Это было давно: Дневники. Воспоминания. Путешествия - Алла Сергеевна Демидова

какую именно «Электру» нам готовить. Я советовалась со специалистами, с Аверинцевым и другими, решили избрать «Электру» Софокла, а перевод – Зелинского. Но ведь Юрий Петрович Любимов далеко, его нет в Москве, а кто-то должен «разминать» спектакль, как это было, скажем, с «Борисом Годуновым», который долго готовил перед приездом Любимова Анатолий Александрович Васильев.

Я – Электра в одноименном спектакле Таганки

Но человек все равно живет надеждой, даже при смертельной болезни. И у меня была надежда на возрождение «Таганки». Слишком много было вложено в нее энергии, талантов, человеческих судеб, разочарований, драм, трагедий, чтобы это просто ушло в песок.

Ну, хотя бы один: гоголевский «Ревизор» с Петренко – Городничим и Золотухиным – Хлестаковым – вот уже была бы «Таганка», таганская школа игры на оголенном нерве. И поставил бы этот спектакль Любимов – гениальный режиссер. Хотя человек, мягко говоря, сложный. Вот пример. На театральный фестиваль «БИТЕФ» в Югославии были приглашены от Советского Союза два спектакля: «Борис Годунов» и «Федра», которую поставил на «Таганке» Роман Виктюк. Любимов запретил «Федру», поедет один «Годунов».

Помню, в 1976 году на тот же «БИТЕФ» были приглашены тоже два спектакля: «Гамлет» Любимова и «Вишневый сад» Эфроса. Любимов послал только своего «Гамлета». Правда, потом, в 80-х годах, «Вишневый сад» все-таки был показан и получил Гран-при. Так что справедливость в итоге торжествует, но хотелось бы, чтобы она побеждала как-то легче и быстрее, а главное, вовремя. А у меня – вот странность – все приходит с опозданием, когда я уже этого не хочу. Может быть, кто-то меня этим испытывает? В вопросах судьбы я – фаталист. Я считаю, что каждому предопределена своя программа, и ее нельзя ломать, это чревато трагедией. Быть верным собственной судьбе, найти свою нишу в мире. А я, как всегда, «плыву по течению». Я не люблю подталкивать судьбу.

Но что такое судьба? По моей формуле: характер – выбор – поступок – судьба. Но у меня, по-моему, нет «поступков», а есть только выбор (вернее – отказ от нежелаемого).

Фестиваль «Электра» в Афинах

31 мая 1992

Я опять в Афинах. С «Электрой» в постановке Любимова для открытия огромного культурного центра «Мегарон» в Афинах. Они даже приурочили к открытию фестиваль, который так и назывался «Электра». Там были и балет Григоровича, и опера Штрауса «Электра», и наш спектакль. Премьеру сыграли 20 мая.

После Финляндии, где мы в Хельсинском городском театре играли, как всегда, «Годунова», весь апрель репетировали в Москве «Электру». Трудный вопрос всегда в современных прочтениях трагедий – как играть хор, это ведь не опера. Хотя древние именно пели. Любимов пригласил балетмейстера из Белграда. Хороший мальчик, но талант не крупный, а значит, будут «штучки». В конце мая сыграли «Электру», в Афинах, сначала на малой сцене, а потом на большой. Меня назвали в статье «красной Электрой» (я в красном платье). Но играла, как всегда, больная. Воспаление легких. Обычно я стараюсь весной ездить в Крым из-за моих легких, а тут не получилось.

Играли несколько спектаклей. Я разбогатела. Суточные в день $35, а за спектакль – больше. Местный миллиардер, который все это и организовал, подарил мне золотой браслет от Lalaounis и предложил любую будущую работу в той же команде, т. е. с Любимовым и «Таганкой». Я предложила «Медею». Он дает деньги на постановку.

Я знала, что заболею, сорвусь. Так всегда бывает. Я не могу репетировать в «полную ногу». А Любимову без этого скучно, и он требует на каждой репетиции полной отдачи. Я его предупреждала. И получилось – все по банкетам и гуляниям – а я до спектакля лежу, болею. Езжу по врачам.

И потом, трагедию надо играть холодно и отстраненно, с внутренним жаром, а не с внешним.

И еще я заметила схожесть ролей в трех пьесах, которые играла:

Электра – Гамлет – Треплев; Клитемнестра – Гертруда – Аркадина; Эгисф – Клавдий – Тригорин; Хрисофемида – Офелия – Нина Заречная; Воспитатель – Гораций – Дорн.

Закономерность в том смысле, что эти роли могли играть одни и те же актеры. (Электру в Древней Греции играли мужчины.) Но здесь Муза трагедии – женщина. Значит, голос трагедии женский. «Голос колоссального неблагополучия» – как писал о Цветаевой Иосиф Бродский. Женщина более чутка к этическим нарушениям. И более целомудренна в этических оценках. Во всех этих крупных ролях – внутренняя честность. После катастроф стать другим человеком. Чище. Ведь принимать катастрофу можно как урок и искать, в чем была ошибка, а можно принимать эту катастрофу как неизбежность общего естественного хода явлений и поступков.

Жизнь в чужом доме

В июне 1992

Я прилетела в очередной раз в Швейцарию. Прилетала погостить у друзей. Милые люди, но… Реакции наши не совпадают на многое, особенно на «прекрасное». Где-то я прочитала у одного умного человека (у Сартра?): «Ад – это другие». Так вот: может быть, я сейчас в аду? И почему меня всегда затягивает общаться именно с этими людьми? Они тянутся ко мне, чувствуя что-то «забавное», а я по мягкости характера до поры до времени их терплю. Правда, потом, как в натянутой резинке, которую рвут, – резко прекращаю общаться с людьми. А они не понимают, почему, и ищут какую-нибудь причину – обиду. А может быть, это заложено в моем характере – «страсть к разрывам». Если перечитать переписку Пастернака с имярек, то вначале страстная влюбленность, потом постепенное охлаждение, но адресат этого пока не чувствует, потому что стиль письма остается прежним, а потом… Впрочем, он сам не доводил до разрыва, отдавая эту «блажь» партнеру. С моими швейцарскими друзьями произойдет то же самое. А пока «тишь да гладь да Божья благодать». Ездим по разным маленьким швейцарским городкам. Иногда заезжаем во Францию, благо рядом. Вчера, например, были во французском городке Анси. И хоть рядом со Швейцарией, но жизнь и люди другие. Более артистичные. Были здесь на маленьком антикварном рынке, которые в каждом городе на площадях по воскресеньям обязательны. Накупила массу ненужных вещиц. Но я их люблю и люблю покупать. Моя квартира в Москве и на даче постепенно из-за этого превращается в poubelle (мусорный ящик). Как-то давно я видела спектакль Беккета, где родители живут каждый в своем poubelle. Тогда я подумала, что это театр абсурда и художественная идея, а сейчас сама живу так. Я еще этот стиль называю «матросский сундучок», где свалены вместе все «драгоценности» от путешествий – от открыток до новых платьев.

Борис Биргер с дочерью Женей

Иногда ездим в лес за грибами. Здесь они растут совсем не в тех местах, что в