Мне как молитва эти имена - Игорь Горин

тех же Шостаковича и Прокофьева. К этой теме мы еще вернемся, а сейчас мне хочется обратить внимание наших читателей на одну любопытную закономерность: все упомянутые мною книги-монографии написаны людьми разных профессий, но не профессиональными музыковедами. Чембержди, насколько я понимаю, — филолог, Терехов — художник, Борисов — театральный режиссер, Могильницкий — ученый-математик (сверх того переводчик и поэт), ваш покорный слуга — поэт (с радиотехническим образованием), Монсенжон — кинорежиссер и скрипач. Все, кроме Могильницкого и Горина, — в прошлом друзья Рихтера; их воспоминания, написанные с безмерной любовью и несомненным литературным талантом (лично мне в этом плане особенно нравятся записки Терехова), по-разному раскрывают перед нами различные эпизоды из жизни и чисто человеческие грани воистину непостижимого в своей огромности облика Великого артиста. Но спрашивается, а где же были (и остаетесь) вы, профессиональные музыканты и музыковеды? Конечно, кое-что написано и вами; если порыться по журналам и сборникам 90-х г.г., то можно обнаружить не так уж мало посвященных Рихтеру страниц, написанных рукой Л.Гаккеля, Т.Грум-Гржимайло, Д.Паперно (издано в США), Я.Мильштейна, той же В.Чемберджи... вот, однако, вроде бы и все, хотя не поручусь, что мой список полный. Однако по-настоящему обширное и глубокое биографическое исследование о Рихтере написали все-таки не они, а доцент Челябинского университета В.А.Могильницкий.

Но почему же все-таки «какой-то» одиночка Могильницкий, а не кто-нибудь из маститых музыковедов, коих так много? Ладно, не стану распространяться на эту опасную тему, скажу лишь, что, на мой взгляд, это произошло далеко не случайно: чтобы хорошо (насколько это вообще возможно) написать о Рихтере-музыканте, нужно быть или Генрихом Нейгаузом или... Вадимом Могильницким, с его всеобъемлющим (не только музыкальным) образованием и кругозором. Иначе тему Рихтера просто не охватить; «он какой-то бездонный, Рихтер» очень точно сказал о нем как-то наш выдающийся альтист Юрий Башмет. Для меня давно уже очевидно, что Рихтер соотносится с другими выдающимися пианистами нашего времени как, скажем, материк со всеми его горами и равнинами, лесами, цветущими полями, ручьями, озерами и реками — с теми же, но отдельно взятыми, горами, лесами и реками, подчас по-своему не менее прекрасными, но все это частности, а не единое грандиозное целое.

«А ты кто такой?» — вправе спросить вы меня. В принципе, я не обязан отвечать на этот вопрос, и если 1 часть этой книги не убедила вас в том, что кто-то я все-таки есть, можете отложить ее в сторону. Но так и быть, коротко я все же отвечу.

    Из праха создал мир и человека Бог —

                      Как смог.

    Потом, презрев Всевышнего величье,

   Явились Боги в человеческом обличье

       И из всего, чем дышит человек

                    (Из века в век):

    Из радости и слез, смиренья и дерзаний,

     Из скорби и любви, небесной и земной,

       Из веры и неверья, из страданий, —

        Создали мир совсем-совсем иной.

   О мир высоких душ! Таинственно, незримо

      Творит он свет из самой черной тьмы

           И ввысь влечет неодолимо

                Людские души и умы.

Языческих богов тех было двадцать-тридцать,

  Над всеми — ЛЮДВИГ, ВОЛЬФГАНГ, ИОГАНН.

   Средь тысяч их жрецов явились единицы,

       Величием подстать самим богам.

      Один из них... Прошло немало лет

   С тех пор, как я внимал ему впервые...

ОН НЕ ПИАНИСТ

(О Рихтере и немного о себе)

Именно так, наиболее кратко и емко, сказал о Рихтере Юрий Башмет. На вопрос, касающийся «других великих пианистов», он ответил примерно следующее: «Каких еще «великих»? Он же не пианист, он потому и велик, что не пианист!».

Я горжусь тем, что около 50 лет назад (полвека — с ума сойти!), еще мало чего понимая и зная, сразу, однако, почувствовал то, чего не понимали, и похоже так и не поняли, как ни странно, многие мэтры: «Он — гений». Тогда я еще не знал, что именно так при первой же их встрече решил и его будущий учитель, мэтр из мэтров, Генрих Густавович Нейгауз. Более того: в своей книге «Об искусстве фортепьянной игры» он уверенно назвал Рихтера первым среди равных и впоследствии неоднократно подтверждал это убеждение в своих очерках и критических статьях. Но я, повторяю, об этом не знал и в одиночку отчаянно отстаивал «своего» Рихтера перед кем только можно. Помню, я почти насильственно затащил на сонаты Бетховена двух весьма скептически настроенных студентов Ленинградской Консерватории — и как же они были поражены!

Консерватории я тогда «объявил войну»: именно она была многие годы рассадником антирихтеровских настроений. Доходило до того, что маститый профессор по классу фортепьяно Н.Голубовская запрещала(!) — ну хорошо, пусть всего лишь не рекомендовала — своим ученикам бывать на концертах Рихтера; один из них, мой дражайший друг, редкий талант, так и остался в итоге «покалеченным» на всю жизнь. Борьба была бы... постойте-ка, в доказательство того, насколько я действительно люблю и ценю своего друга вот одно из посвященных ему стихотворений

          Снова эти страсти по Шопену!

          Остановись, безумец пианист, —

Вчера и так всю ночь рыдало небо — и довольно,

          Пусть лучше уж расколется оно,

      Залившись кровью жаркой — не слезами,

          И явится во гневе и страданье

       Карающий в своей безмерной доброте

              Бетховен — наш отец!

Но я отвлекся, однако. Так вот. Борьба была бы уж слишком неравный, но у меня нашлась мощная поддержка в стане «врага»: профессорская чета А.Я и А.М.Штример, с которой дружили мои родители; с их помощью удалось склонить на свою сторону мою маму, концертмейстера школы им. Римского-Корсакова. Все это, разумеется, шутка, но я действительно не понимаю, как могло случиться, что среди всех выдающихся пианистов нашего времени именно Рихтер вызывал и продолжает вызывать столько парадоксальных суждений и кривотолков, что именно в его «саду гения» так дотошно выискиваются чаще всего несуществующие «сорняки».

«Лилии с нами, когда мы

молимся... хризантемы,

когда идем в бой.»

/Окакуро Какудзо/

      Кто устал, спустись с высот на землю,

                          Сюда, сюда —