Георгий Миронов - Планета Дато

Ознакомительный фрагмент

Портрет дожил до дня рожденья и до сих пор украшает экспозицию музея и выставок. А сам Дато этот свой день рожденья пережил в том чёрном 1980 году лишь на четыре дня…

2. Вглядываясь в людей

Последний год жизни Дато был особенно насыщен трудом, открытиями, сомнениями, переживаниями. Почти все стихи Дато, дошедшие до нас, написаны в этот год. По воспоминаниям сверстников, и живопись, и графика давались ему легко. То и дело в этих воспоминаниях встречаешь фразу: “Он написал эту работу за 15 минут…” Эта лёгкость – на поверхности. А что за ней? Какие муки, – душевные, творческие, – переживал юный Дато? Да просто по количеству созданного – о лёгкости, поверхностности и речи быть не может!

Люди, окружающие Дато, видели лишь результат! Листаю его дневники. Вот, конечно же, подтверждение ежедневного, “каторжного” труда: “Ой, оказывается, уже половина четвёртого! Спина болит оттого, что рисовал целый день. Спать хочется…Приношу извинения. Спокойной ночи…”

Кому-то казалось, Дато всегда уверен в себе, даже порой самоуверен. А он – в стихах – выплёскивал свою боль и гнетущее недовольство собой.

Люди появляются уже в ранних рисунках и картинах Дато. Вначале они вызывают у него лишь стороннее любопытство: кто они? ради чего живут? что их интересует? какие они – добрые или злые, ленивые или “трудяги”?

В 14 лет он делает очень интересную серию карандашных зарисовок: старушка с палкой, стирающая бельё женщина, спящий мужчина, мужчина в трусах, женщина с ведром… Что-то увидел на улице, что-то подсмотрел в коммунальной квартире старого дома на Шота Руставели (очень красивый снаружи дом, внизу – знаменитые “Воды Лагидзе”, а внутри – обычная коммуналка)… Мимо этих людей он проходил не раз в течение дня… А эти – может быть, чем-то обидели Дато? Почему рисунок называется “Злой человек”? Или просто подсмотрел юный художник злобность за добродушной маской, да и зафиксировал увиденное внутренним зрением?

Уже в ранних рисунках – не просто стремление зафиксировать увиденное. Он вводит в обычные зарисовки элементы шаржа, гротеска. Злобность, глупость доводит до какого-то фантастического преувеличения. Как на рисунке “Человек с топором”: мыслимое ли дело, топором пытаться убить муху, сидящую у вас на носу? А мало ли подобных глупостей, доходящих до идиотизма, можно было подсмотреть внимательному художнику в нашей жизни “периода застоя”! До этой формулировки Дато не дожил. Но ведь драма его жизни, точнее – драма постижения им жизни и в том, что вся она, его жизнь, пришлась на эту “эпоху”…

Идиотизм жизни, который внимательный глаз Дато подмечал и который, конечно же, добавлял печали его прекрасным чёрным глазам, не мог избавить его от Богом данной и родными, видимо, мягко воспитанной доброты к людям.

Его “ласковые” портреты дедушки Спиридона и бабушки Оли очень интересны и с чисто изобразительной стороны. “Портрет дедушки Спиридона” (на некоторых выставках он назывался просто: “Спиридон”) выполнен в технике “сфумато” (от итальянского – затуманенный, затушёванный); и действительно, поразительно, как передаёт художник карандашной растушёвкой неуловимость очертаний лица деда.

“Портрет бабушки Оли” может даже показаться незаконченным, мягкость исполнения здесь на грани с недописанностью, эскизностью. А эффект воздействия неожидан: эскизность замечательно передаёт нежность, открытость людям бабушки Оли.

Мне посчастливилось в конце 80-х годов прошлого века не только познакомиться с нею, но и, смею надеяться, подружиться. На её и в старости красивом лице светятся людям лучистые глаза доброго и открытого человека. Дато очень дружил с бабушкой, которая, наверное, понимала его как никто другой. Точно подметила московский искусствовед Вера Алексеева: каждый штрих здесь, словно ласковое прикосновение к лицу!

Не только внешнее сходство передаёт Дато в портретах близких, но и их внутренний мир, озарённый добротой и духовностью, отличающей лучших представителей грузинской интеллигенции и грузинского крестьянства.

В.Алексеева отмечает, что пластика лиц в портретах близких передаётся так бережно потому, что “бережен” к своим портретируемым сам художник. “Портрет бабушки Оли” был написан Дато во время её болезни, потому здесь особенно ощутимо почти материализованное в живописи нежное отношение художника к своей “модели”.

Эти портреты, прежде всего, рассказывают о близких художнику людях, они психологично-повествовательны. Но мотивы этих портретов встречаются в работах Дато и позднее, и ранее…

Его картина “Любовь” – очень национальная работа и по цветовому решению, и по тематике, и по атрибутам. Это, конечно же, портрет-обобщение. Здесь и любовь грузинского крестьянина к виноградной лозе, вырастившей её земле, и любовь художника к человеку-созидателю, хозяину этой земли и кормильцу…

Две эти работы – “Портрет Спиридона” и “Любовь” – перекликаются как понятия “малая Родина” и “Родина”, – нельзя любить страну, не любя своё село, свой город, где ты родился и вырос. Как любовь к Родине начинается с твоего двора, так и любовь к твоему народу начинается с любви к близким. Тема эта не раз возникает в творчестве Дато. А в висящей в его Музее рядом с “Любовью” картине “Сбор винограда” находит и символическое продолжение, ибо мальчик, сидящий на коленях старика-крестьянина, – это не “семейный портрет в интерьере”, это символ продолжения лучших традиций грузинского народа, вечности человека и природы, их неразрывной связи и любви…

Разнообразен мир людей на картинах Дато: реалистические зарисовки с натуры; юмористические, шаржированные рисунки, скорее всего придуманных персонажей; доведённые до гротеска лица случайных прохожих; написанные с любовью, нежностью, пониманием лица близких…

Может быть, покажется странным, но почти нет в творческом наследии рисунков друзей, – по двору, по музыкальной или художественной школе, приятелей с детства… Потому ли, что считал эту часть своей жизни слишком интимной, не предназначенной для всенародного обозрения, или просто эти две жизни существовали как бы раздельно: отдельно друзья, отдельно – все остальные люди…

Трудно сказать, но факт остаётся фактом – среди сотен карандашных зарисовок, многочисленных портретов, жанровых композиций – лица друзей почти не встречаются. Но друзья у Дато были.

Он дарил им свои рисунки и картины, иногда специально, “по заказу” писал для них (об этом встречаются упоминания в его дневниках). Или, может быть, у него было множество приятелей? Они казались ему слишком знакомыми, чтобы переносить их лица на бумагу и холст, – слишком обычный, банальный сюжет? И был один друг, настоящий, это было “своё”, что на суд окружающих не выносится!?

Конец ознакомительного фрагмента