Роза Эпштейн - Книга Розы

Ознакомительный фрагмент

Визитер, выслушав маму, сказал:

– Завтра я вам ордер пришлю. Не переживайте: ваш муж к этому отношения не имеет.

И правда, на следующий день родителям дали ордер, аж на три комнаты в бывшем доме помещицы Бухтияровой на Третьей линии, 80. Улицы первоначально назывались линиями. Потом ее переименовали в улицу Красноармейскую. Первая линия стала улицей Ленина, вторая – Сталина. Одну комнату с отдельным входом отец сразу отдал Хехелю и его семье. Сам глава семьи все больше по тюрьмам сидел, а жили в комнате его жена, дети и мать. Поскольку отца моего очень уважали за справедливость, то старуха Бухтиярова попросила:

– Соломон, отдай мне флигелек во дворе. Я там буду жить.

Отец согласился:

– Ладно, бабушка, занимай!

Дом наш был огромный, красивый, в полтора этажа. Печки в нем кафельные. В нашей комнате, помню, картина висела с голландским пейзажем: мельница, речка. И проживало в том доме ужас сколько семей. Половина из них – еврейские. В основном на каждую семью приходилось по комнате. Мы занимали полторы: хороший чулан и большую залу. Потом в этом чулане пробили окно на улицу – получилась комната. Полуподвальный этаж – до революции предназначался для прислуги. Теперь в нем жили заводские: в большой комнате – тетя Маруся с дочками-близнецами, рядом – мадам Хехель, у которой сын все по тюрьмам да по ссылкам. Помню, сядет у парадного и делает вид, что читает, а газету держит вверх ногами, потому что неграмотная была. Ее немцы потом в ее же комнате повесили. Сын Бухтияровой Леня жил с семьей. Жена у него была красавица, он ее из Воронежа привез. А сам Ленька был настоящий бандит. И когда вернулся с Гражданской с орденом Красного Знамени, как будто воевал в Красной Армии, то отец мой сказал:

– Это Ленька какого-то комиссара убил, а орден себе повесил.

На первом этаже жили Грамберги, старуха Грамберг (их однофамилица, которая торговала водой), Стукаловы (он главный хирург города, а она – заведующая физиолечебницей, и у них была дивная библиотека) и Гугели (муж – осавиахимовец, жена – аптекарша).

Здание походило на букву «П», поэтому двор был огорожен стенами дома с трех сторон. А во дворе стояла большая плита. Ее все жильцы по очереди топили, и на ней все готовили в теплое время года. Зимой приходилось готовить дома. Да что там особо варили в те годы – в основном каши да борщи. Помню такой эпизод. Жили в нашем доме Малицкая с дочерью. Обе маленькие, щупленькие. И стряпали в маленьких кастрюльках. Вышла Малицкая-старшая с такой посудинкой во двор, видит, мужик идет, и предлагает ему:

– Ты не покушаешь борща? У меня остался – хороший, жирненький.

– Давай, если не жалко, – соглашается мужик.

Она ему выливает в мисочку, ложку дает. А мужик, съев все вчистую, говорит:

– Тьфу, проклятые жиды, в хороший борщ сахару насыпали! Зачем?

С чего он решил, что Малицкая еврейка? А та и не нашлась что ответить, только пролепетала:

– Для вкуса.

В прежнем каретном сарае у жильцов дома был общий подвал. Все тогда запасали картошку в ларях, консервировали овощи. Огурцы, помидоры, капусту солили в бочках. А крышку своей бочки закрывали на замок, «чтоб не лазили чужие грязными руками». И все же без казусов не обходилось.

Двери из комнат Стукаловых, Гугелей и Грамбергов выходили на большую веранду, где у этих семей имелась общая кладовка. И с этой кладовкой связана одна забавная история, произошедшая в канун Нового года. К этому празднику каждая семья заготовила к приходу гостей продукты. И вот 31 декабря кто-то сунулся в кладовку, а дверь изнутри заперта на крючок. Второй раз сунулись – заперто. Стали ходить по квартирам и спрашивать. Никто ничего не знает. Снова стали стучать в дверь. Из кладовки послышались странные звуки – не то рычание, не то рыдание. На требование открыть немедленно, однако, никто не отреагировал.

Тогда соседи позвали Леньку Бухтиярова, дали ему топор, и он сумел отжать дверь и сбросить крючок. Заходят в кладовую. А там на полу сидит здоровенный дядька в тулупе и мохнатой волчьей шапке. И на полках все перепачкано, перемешано, рассыпано и раскурочено. Хозяевам стало плохо. Через полчаса придут гости – а на стол ставить нечего. Бухтияров в запале вытащил дядьку на улицу, швырнул в сугроб и стал его бить. Думаю, если б дядька не был в тулупе, Ленька его здорово бы покалечил. Повыскакивали на шум все соседи. В этот момент пришел отец. Я ему рассказала про случившееся.

Отец выбежал на улицу и накинулся на Бухтиярова:

– Ты чего тут бандитствуешь? Ты за что его убиваешь? Думаешь, тебе от барского стола харчей достанется? Отойди. И вызывайте милицию.

Тут подоспел начальник НКВД с женой. Он и вызвал милицию. Милиционеры приехали на мотоцикле, погрузили вора в коляску. И только мотоцикл тронулся, раздался истошный крик. Оказалось, на одной из полок стояли новые чесанки Ольги, служанки Грамбергов. Этот дядька надел их на себя, а старые оставил. Остановили мотоцикл. Ольга стащила с вора свои чесанки, а старые сунула ему.

Представляете, какой шок испытали пострадавшие? Гости на пороге, а на стол ставить нечего. Остается разве что рассказывать как анекдот эту историю.

Жили мы с соседями дружно. Маруся, у которой двойняшки, дружила с нашей мамой. И когда та заболела, не давала ей стирать, забирала наше белье:

– Соня, давай я постираю.

Постирает, развесит. Люди говорят: чистое белье – это Эпштейнов, Маруська настирала.

Помогали друг другу безвозмездно. Когда моя мама заболела белокровием, то все жалели ее, старались поддержать. А до болезни мама ликбез вела до четвертого класса. Неграмотных много было. Идут друг к другу: почитай то письмо, то газету. В Сталино выходил «Социалистический Донбасс» – хорошая газета. Вот мама и учила грамоте первой ступени – расписываться, складывать буквы, читать.

Глава 3

Мое детство в Сталино

В детстве я почему-то больше дружила с мальчишками. Предоставленные сами себе, мы целыми днями носились по улицам, бегали к кондитерской фабрике, находившейся неподалеку от нашего дома, и клянчили под ее окнами:

– Дядь, кинь пряничка!

Добрые дяди и тети кидали нам в окна пряники, печенья, сушки. А мы как коршуны бросались на добычу, пока Вовка, вечный второгодник, сын Леньки Бухтиярова, порядок не навел. Установил очередь, придерживаясь которой мы могли подбирать угощение, и строго следил за ее соблюдением.

Из воспоминаний раннего детства сохранилось еще, как я бизнес на воде делала. Хотя такого слова, как «бизнес», в то время мы и не знали. Мне лет пять тогда было. У нас во дворе дома находился ледник. Зимой вырубали большими глыбами лед и в него опускали. А летом оттуда лед доставали те, кто торговал мороженым и водой. Наша соседка – старуха Грамбергша просила ребятишек: