Лев Гумилевский - Зинин

Участник войны 1812 года, автор «Походных записок русского офицера», Лажечников, оставив военную службу, сделался визитатором, иначе инспектором, училищ сначала Пензенской, а потом Саратовской губернии. Реакционное чудище, попечитель Казанского учебного округа М. Л. Магницкий, усмотрев «опасное для государства проявление антирелигиозного духа в юношестве и наставниках», уволил директора Саратовской гимназии за слабое управление гимназией и назначил ревизором Лажечникова.

Писатель сам когда-то в молодости пережил немало горя за отца, наказанного за «богохульство» арестом в Петропавловской крепости. Вспоминая об этом, он доложил Магницкому о «шалости нескольких мальчишек», не представляющей никакой опасности.

Заключил «следственное дело» выводом:

«Нравственное настроение учителей безукоризненно. Учебная часть в Саратовской гимназии в лучшем чем где-либо положении».

Вот почему Ф. И. Волков продолжал на уроках словесности касаться и крепостного права, и бюрократических порядков, и взяточничества, и произвола властей и помещиков.

Вольная жизнь в классах продолжалась недолго. На ясное гимназическое небо наполз мрачный слух о новом уставе.

— Будете учить, как мы, закон божий, — грозился Лавров. — Только вас сечь будут, а духовное лицо сечь не положено!

— Болтай больше! — усомнился Зинин, но ночью, прокрадываясь из библиотеки в спальню, охваченный тоскою, вдруг решил: — Ну что же? Тогда убегу!

Вскоре слух подтвердился. По новому уставу 1828 года вводилось семилетнее обучение. Главными предметами объявлялись древние языки, «как надежнейшее основание учености и как лучший способ к возвышению и укреплению душевных сил юноши», и математика, «как служащая в особенности к изощрению ясности в мыслях, их образованию, проницательности и силе мысли».

В программы включалось также преподавание закона божия, русского языка, новых языков, истории, географии, чистописания и рисования. О философии, политической экономии, естествознании, изящных науках не было и помину.

Для наблюдения за нравами и поведением учащихся в помощь директору назначался инспектор и почетный попечитель, а в помощь воспитательным средствам вводились «телесные наказания».

Новый устав был объявлен в декабре 1828 года и стал вводиться в действие лишь в следующем, 1829/30 учебном году, когда Зинин и его товарищи уже кончали курс. Изменения в программах их не коснулись. Тень новых порядков легла лишь на последний день их пребывания в гимназии. Свидетельства об окончании курса раздавал волосатыми руками попечитель гимназии.

Попечителем был губернатор.

Лавров получил свои документы на несколько дней раньше. Пути приятелей расходились. Лаврову предстояла Астраханская семинария, так как своей в Саратове не было Зинин мечтал об Институте корпуса инженеров в Петербурге. Он, наверное, осуществил бы свою мечту, но в горячие дни подготовки к экзаменам дядя его умер. Явившаяся из Пензы тетка объявила наследниками своих детей, забрала имущество покойного и уехала, пожелав растерявшемуся юноше всякого благополучия.

Губер с отцом отправился в Петербург через Москву на почтовых лошадях. Николай Николаевич с грустью посмотрел вслед карете, поднявшей веселую пыль на дороге; такая поездка поглотила бы весь капитал, скопленный им при помощи дяди.

Студенты в то время разделялись на казенных, пансионеров и своекоштных. Каждому вновь принимаемому приходилось решать вопрос, в какую группу войти. Казенные жили в университете, получали все содержание от казны и по окончании курса обязывались прослужить шесть лет на государственной службе. Пансионеры также жили в университете, но вносили за это плату и обязательств перед государством не несли. Своекоштные жили на частных квартирах, за посещение лекций не платили, правительство на них никаких повинностей не возлагало.

Само течение жизни подсказывало Зинину, как быть в его положении. Он решил поступить «казенным» студентом на физико-математическое отделение Казанского университета. В Казань добраться можно было с попутной расшивой или косоушкой по Волге.

Перезимовавшая в Астрахани холера с появлением на базарах ягод, огурцов, арбузов проникла в Саратов, стала подниматься вверх по Волге, наводя панический страх. Николай Николаевич заторопился с отъездом, опасаясь карантинов. На бурлацкой бирже высокий худой рыжебородый хозяин торговался с бурлаками, но ни с кем не мог договориться.

— Что у тебя? — спросил его Зинин, видя бесплодность его поисков. — Куда идешь? Почему они не соглашаются?

— Косовая, косоушка по-нашему, — поправился, он, — с арбузами до Казани. Да видишь ли, мне нужен всего один человек, а никто от артели отстать не хочет. Мы семьей хозяйничаем, да вишь, вот девку мою самая эта напасть взяла, теперь не управимся.

— Какая напасть? Холера, что ли?

— Она самая. В Камышине схоронили.

Хозяйственные заботы перебили горе у мужика.

О дочери говорил он так, как будто дело было в позапрошлом году. Но в серых глазах стояла трогательная печаль не то от горя, не то от забот. Николай Николаевич расправил плечи и сказал:

— Меня не возьмешь? Мне в Казань надо. Справлюсь, чай не боги горшки обжигают!

— Дело не хитрое, покажем… Человек, главное, чтоб был… — оживляясь, заговорил хозяин. — А что возьмешь? Харч у меня хороший, хозяйский, не артельный.

— Что положишь, то и возьму! — ответил Зинин.

Вечером в тот же день он распрощался с Саратовом, погрузился на косоушку и на рассвете уже помогал хозяину выбирать якоря.

По бурлацкому счету от Саратова до Казани было двадцать перемен, или участков, по которым отсчитывался ход судна. Каждая перемена требовала двух-трех дней пути. На «взвод» груженых судов с помощью бечевы или «подач» требовалось много времени. Большие суда за лето делали один-два рейса.

Косоушки были проворнее. Они очень легки и быстры на ходу, хорошо лавируют и под парусами «бегут» по сто-двести верст в день.

В утреннем тумане золотые главки казанских церквей показались раньше, чем считал хозяин косоушки и его работник.

Но эпидемия азиатской холеры продвигалась еще быстрее.

Глава вторая

Школа науки и жизни

Здесь учат тому, что на самом деле существует, а не тому, что изобретено одним праздным умом.

Казанский университет учрежден в 1804 году, открытие его состоялось через десять лет. Но лишь в ректорство гениального русского ученого Николая Ивановича Лобачевского университет получил подлинно научное устройство, образцовую организованность и мировую известность.