Василий Минаков - Фронт до самого неба

- Нашел по силам, - невесело усмехнулся другой. - Кстати, насчет рукопашной тоже проверить бы не мешало...

Были приняты срочные меры. Лучшим стрелкам поручили разработать методику ведения огня по воздушным целям, организовали краткосрочные сборы для выделенных от подразделений инструкторов.

Как-то в конце июля на аэродроме приземлился наш старый знакомец по аэроклубам - маленький УТ-1. Не приземлился - с неба свалился. Беззвучно, как птица. Коснулся земли, тормознул. Из кабины выпрыгнул смуглый, сутуловатый в кожанке пилот, хозяйской походкой зашагал к стоянкам.

Его узнали издалека, генерал-майор Остряков был известен не только как заместитель командующего военно-воздушными силами Тихоокеанского флота. Герой войны в Испании, за плечами двести пятьдесят боевых вылетов! 28 мая 1937 года его бомбардировщик дерзко атаковал немецкий линкор "Дейчланд". Две бомбы легли в цель. Один из современнейших суперкораблей, гордость гитлеровского флота, получил серьезные повреждения, взрывной волной была снесена башня главного калибра, разрушены палубные надстройки, в машинном отделении взорвался один из котлов. "Дейчланд" с трудом дотащился до Гибралтара, надолго стал на ремонт. За подвиги в Испании Остряков был награжден двумя орденами Красного Знамени.

Генерал собрал всех тут же на летном поле, спросил без обиняков:

- Как настроение, орлы?

- Бодрое... - отнюдь не бодро откликнулось несколько голосов. Остальные молчали, отведя глаза в сторону. Лицо генерала сделалось озабоченным.

- Понимаю. Вести с фронтов хуже некуда, а мы сидим у моря и ждем... Ведь так?

Мы молчали. Стрельба по болтающимся в воздухе тряпочным чучелам, конечно, полезный вид спорта, но где-то неистово воющие стервятники с крестами на фюзеляже обрушивают бомбы на беззащитные города и села, рассеивают подтягивающиеся к фронту колонны наших пехотинцев, и те безнадежно отворачивают взор от родного неба...

Генерал напряженно вглядывался в лица.

- Вот что, друзья, - заговорил наконец. - Если при такой обстановке нас держат здесь, значит, надо. Будете воевать, твердо вам обещаю! А пока, - голос его стал суровым, - никаких рапортов! И никакого нытья! Слышите? Узнаю о чем-либо подобном - обещаю не менее твердо. На всю катушку. На всю катушку командующего! Воинский долг состоит в беспрекословном выполнении приказов. Без обсуждений! У нас, как известно вам, тоже фронт, и все приказы являются боевыми!

Мы приняли стойку смирно. Некоторые опустили взгляд, рассматривая носки ботинок. Те, что успели подать рапорта и теперь вспоминали "катушку" командующего - его дисциплинарные права по уставу.

Генерал еще раз обвел всех непримиримо суровым взглядом. И вдруг улыбнулся.

- Передаю вам то, что самому пришлось выслушать. С превеликим стыдом! Когда сунулся с просьбой об откомандировании в действующую. Так и сказали: "Зарубите себе на носу и передайте своим подчиненным!" Пока не выяснится обстановка, приказано охранять рубежи Родины здесь. И - учиться! Учиться бить врага так, как его бьют наши лучшие воздушные бойцы на фронте. Кстати, слышал, вам уже довелось отражать атаку авиадесанта? И, кажется, "противник" вел себя исключительно тихо и смирно?

Да, Остряков умел наносить удары не только с воздуха. Надо думать, кто-то из его предков не даром заслужил прозвище, легшее в основу этой громкой на тихом Дальневосточном фронте фамилии...

Надеяться и не ныть. Этому учили все примеры жизни.

...Помню нашего преподавателя по труду Матвея Матвеевича Горяинова. Был он всегда чем-то озабочен, вечно в стружках, от его фартука исходил волнующий запах авиационного клея, эмалита. Матвей Матвеевич вел в нашей школе кружок авиамоделистов, и в его разговорах со старшеклассниками мелькали заманчивые, удивительные слова: нервюра, лонжерон, хорда... Должно быть, и заметив в моих глазах страстную тоску и зависть, мастер, сам пригласил меня в кружок, хотя я еще и не дорос до такой почетной работы. Боже мой, что это было за волшебство! Я даже думать не мог, что в нашей школе существует такой чудесный класс. Все стены завешены схемами, плакатами, чертежами, моделями самолетов и планеров... Но самым удивительным было то, что все это - дело рук наших школьников.

С тех пор все свободные вечера я проводил в этом классе. Старшие ребята показывали, как и что делать, учили читать чертежи...

А весной, когда сходил снег, просыхали лужи и поле за кирпичным заводом покрывалось первой зеленью, устраивались соревнования. Каких только моделей тут не было! Планеры всех видов, самолеты с простыми фюзеляжами и балочными, с пружинными и резиновыми двигателями, на колесах и на лыжах. Словно огромные бабочки, взлетали и садились они под восторженные крики и бурные аплодисменты сотен ребят и взрослых...

Но однажды Матвей Матвеевич сказал нам, уже, в свою очередь, ставшим в кружке старшими:

- Вот что, ребятки. Все, что я знал, я вам отдал! Больше учить вас нечему. С этого дня каждый должен искать себе дальнейший путь. Поспешите, иначе авиация вас обгонит!

Авиация, действительно, росла и мужала быстрее нас.

...И вот белая лунная ночь, путь по пустынным улицам, вдоль палисадников, занесенных пушистым снежком. Как невиданно красив наш город! В самом деле, я никогда его таким не видел. Чистые, посеребренные дома, гладкие улицы, вдали море огней - белых, красных, зеленых. Я и не догадывался, что существуют такие города и такие чудесные ночи...

Дома рассказал обо всем, что произошло на вечере в горкоме комсомола, о том, что я записался в аэроклуб. Родные восторга не разделили. Бабушка всплеснула руками, запричитала:

- Чего надумал, не приведи господь! Сломаешь шею...

Брат Николай скептически оглядел мою по-мальчишески щупленькую фигуру:

- Рожденный ползать...

Но самыми убедительными были возражения матери.

- О себе только думаешь! За отца сколько волнуюсь... Сердце-то у меня одно!

Но отец поддержал, и это все решило.

- Не то говоришь, мать. Оглядись вокруг, время-то какое!

И вот - аэроклуб. Настоящие планеры, настоящие самолеты, опытные инструкторы. Материальная часть, теория полета, тренировки на земле. Месяц, другой, третий...

И вот:

- Учлет Минаков к полету готов!

Первый раз - с инструктором. Второй, третий - с инструктором. Много раз с ним. Потом - самостоятельно!

Только после взлета ощутил, что за спиной пусто. На месте внимательного, надежного друга-руководителя - безгласный тупица, мешок с песком. Стало сиротливо. Но постепенно сердце наполнялось неизъяснимой гордостью: машина послушна мне! Мне одному! Одному во всем небе!

Самолет идет к первому развороту. Под крылом серебристая змейка Кумы, на берегу - ватага ребятишек. Давно ли я сам сидел там, глядя в небо, не смея и мечтать когда-нибудь стать повелителем крылатой машины?