Сергей Бойко - Шарль Перро

И в самом деле, разве можно было без улыбки слушать такую вот, например, сказку:

«Раз в деревне подняли крик: „Глядите, глядите, лиса уносит петуха. Это петух Жана Лартинга!“

— Лиса, — сказал петух, которого лиса держала в пасти, — а ты бы ответила: „Канальи, вам какое дело?“

Едва лиса приоткрыла пасть, как петух улетел обратно к хозяину.

— Эх! — промолвила лиса, ужасно сконфуженная тем, что так осрамилась, — лучше бы мне без хвоста остаться!

В эту самую минуту кто-то из крестьян нанес лисе сильный удар топором и начисто, до самого зада, отрубил ей хвост.

— Ну и места! — закричала лиса, удирая со всех ног. — Здесь даже шуток не понимают!»

Чудо волшебных сказок Шарль стал понимать уже лет с четырех и был счастлив, если кто-нибудь начинал рассказывать про прекрасную Жанетон или про Жемчужинку, или про Людоэна-замарашку. А как он любил сказку про дочь испанского короля, про золотого драгуна, жениха-жабу!

Сколько чудесных сказок услышал он здесь, в Париже, и позднее в селе Вири, где жил с родителями и братьями. Он полюбил фольклор на всю жизнь. И любовь эта через много-много лет выплеснется в его сыне Пьере, записавшем народные сказки. А отец прочтет их и ахнет от восхищения. И допишет, доработает их, создав книгу, пережившую века.

Мир взрослых был огромен и непонятен.

С младенчества Шарль с родителями и братьями в положенные часы стоял на молитве перед изваянием Божьей Матери и совершал поклоны, осеняя себя крестным знамением — слева направо. Он смотрел на фитилек, который плавал в заполненной маслом лампаде. От слабого и неспокойного мерцания изваяние Божьей Матери словно двигалось… Он рано стал ощущать, что Бог рядом с ним, что он слышит его, а когда тени сгущались и фитилек подрагивал особенно резко — он был почти уверен, что Божья Матерь там, в углу; ему даже виделась тень ее — она мирно и покойно смотрит на него и желает ему добра… Никогда, даже самым маленьким, он не боялся Бога и никогда не думал, что Бог может сделать ему плохо. Нет, он всегда ждал от него защиты и получал ее, когда ему удавалось слиться с ним во время молитвы.

— Прежде всего мы должны научиться укреплять наше сердце в послушании Господу, — учил отец. — С этого нам надо начинать. А чтобы добиться чего-то, нам надо заставить слушаться наши ноги, руки, глаза. Тебе говорят старшие: «Стой!» — и ты должен остановиться. Тебе говорят: «Помоги!» — и ты должен помочь старику, как и тебе помогут в старости.

Но Шарль не знал еще и не мог понять, если бы ему стали об этом рассказывать, что в его стране люди по-разному молятся доброму Богу. Одни ходят к мессе — их называют католиками, другие принимают причастие — это протестанты гугеноты. У католиков церкви расположены почти на каждом шагу, а гугеноту нужно пройти или проскакать на коне двадцать миль, чтобы попасть к богослужению: так мало протестантских молелен; католики одеваются пестро, а протестанты строги в одежде: простой белый воротник украшает их темное платье.

Эти отличия в богослужении, одежде, обрядах не наносили никакого вреда Франции, а тем более Богу, но их возвели в принцип, сделали предметом ожесточенных споров. Протестантов превратили во врагов, и родину Шарля вот уже целое столетие разрывали религиозные войны. Тысячные войска представителей двух разных конфессий встречались на поле боя, и француз убивал француза только за то, что тот католик или гугенот. А во время Варфоломеевской ночи, о которой еще узнает Шарль, когда вырастет, были зарезаны, сожжены заживо, замучены десятки тысяч парижан-протестантов.

Когда Шарль еще только входил в этот мир, в январе 1628 года, религиозная война была в самом разгаре. По указанию кардинала Ришелье королевские войска осадили крепость Ла-Рошель, оплот протестантов.

На краю разверстого неба и моря серели бастионы огромной крепости, над которой тысячами летали стаи ворон, ибо в крепости начался голод и люди умирали даже на улицах. Шарль Перро вырастет и узнает: когда он еще лежал в пеленках и жив был Франсуа, пятьсот мужчин и женщин, особенно отчаявшихся и голодных, вышли из крепости и пошли просить хлеба у королевской армии. Они были такие же французы, как и солдаты, окружившие крепость. Единственная вина их состояла в том, что они были протестантами. Но король, как человек «истинной веры», не мог ответить добром на просьбу иноверцев. Он отдал приказ раздеть мужчин донага, а на женщинах оставить одни рубахи и повелел солдатам взять кнуты и гнать несчастных, как стадо, обратно к крепости. Но там не хотели впускать их: и самим было есть нечего. Три дня, холодных январских дня, стояли они в таком положении под стенами Ла-Рошели, умирая от холода и голода, питаясь только теми воронами, которых удавалось поймать прямо на трупах. И когда, наконец, протестанты сжалились над единоверцами, в город вошла уже какая-то сотня человек, обмороженных, умирающих…

Такова была религиозная атмосфера, в которую входил младенец.

И он вынужден был принять ее такой, какая она есть. Уже позже, когда вырастет, он узнает, что семья его исповедовала учение Янсена, голландского проповедника, и что янсенисты были близки к протестантам.

В то время Франция, измученная религиозными войнами, обессиленная сражениями против англичан и испанцев, только начинала вставать на ноги. В Париже, в Лувре, хозяйничал человек, который начал выстраивать здание независимой, богатой и единой Франции, такой, о которой сотни лет мечтали французы и очертания которой наконец-то стали вырисовываться. Этим человеком был кардинал Ришелье. Придет время, и Шарль Перро предстанет перед ним и начнет у него свою службу.

Уже родился и живет девять лет на свете мальчик по имени Жан Батист и по фамилии Кольбер — будущий всемогущий министр финансов, при котором в течение двадцати лет Шарль будет влиятельной фигурой в Лувре и Версале.

Шарль только издал первый крик, а его будущие соратники или враги уже давно живут на свете: Шаплену — 33 года, Корнелю — 22, Мадлен де Скюдери — 21, Ротру — 19.

Шарлю было шесть лет, когда кардинал Ришелье основал Французскую академию, членом которой он станет через 43 года.

Он живет, осваивает мир и не знает, что скоро издадут свой первый крик люди, которым суждено будет стать его врагами на всю жизнь, — поэт Николя Буало и драматург Жан Расин.

Малышу было всего два года, когда в городе Бордо сожгли заживо 120 человек. Все они якобы были колдунами, наводившими на город грозы, бури, ненастья, голод и болезни. Наука во Франции была еще в зачаточном состоянии, и Перро придется приложить много сил к ее развитию, и он станет тем человеком, который наконец запретит казни колдунов, ибо причина мора и ненастья — в другом.