Алексей Крученых - 15 лет русского футуризма

Разин — одна из любимых тем Хлебникова. Кроме перевертня, известен хлебниковский «Уструг Разина»; он был напечатан в журнале «Леф» № 1,1923 г. с пропуском некоторых строф. Восстанавливаю особенно характерные строчки.

…Их души точно из железао море пели, как волна.а шляпой белого овечьего рунаскрывался взгляд головореза.

…«Наша вера — кровь и зарево,наше слово — государево».

(Хорошо это в глотках «головорезов»! А. К.)

«Нам глаза ее[3] тошны,развяжи узлы мопшы».

«Иль тебе в часы досугашелк волос милей кольчуги.»

Нечеловеческие тайнызакрыты шумом, точно речью.Tax на Днепре, реке Украины,шатры таились Запорожской сечи,и песни помнили векасвободный ум сечевика.Его широкая чупринабыла щитом простолюдина,а меч коротко-голубойборолся с чортом и судьбой.

Дети Выдры

В сборнике «Рыкающий Парнас» была напечатана поэма Хлебникова «Дети Выдры». Занимает она 34 страницы и состоит из 6 глав (парусов). Написана частью прозой, частью стихами.

Первые главы — сцены из первобытной жизни, так любимой Хлебниковым.

В дальнейших главах центральное место занимает гибель океанского парохода (кораблекрушение и потопление — одна из основных тем Хлебникова). «Всеобщий потоп» обрушивается на пассажиров, сокрытых внутри «шелковых сводов», и других «врагов» Хлебникова, которых он бичует и высмеивает.

Привожу отрывок из «Детей Выдры».

Путешествие на пароходе

Разговор II, крушение во льдах.

Громад во мгле оставив берег направив вольной в море бегИ за собою бросив Терек шел пароход и море сек.Во мгле ночей что будет с ним, сурова и мрачна звезда пароходов,Много из тех, кто земными любим,скрыто внутри его шелковых сводовПо что за шум. Там кто-то стонет!— Льды! Пароход тонет!

С. Выдры.

Жалко. Очень жалко.Где мои перчатки? И где моя палка?Духи пролил.Чуть-чуть белил.

Вбегающий.

Уж пароход стоит кормойИ каждой гайкою дрожит.Как муравьи весь люд немойСнует, рыдает и бежит.Нырять собрался, как нырок,Какой удар! Какой урок!И слышны стопы «небеса мы невинны».Несется море, как лавины.Где судьи. Где законы?…

Я полчищем вытравил память о смехеИ черное море я сделал червоннымИбо мир сделан был не для потехиА смех неразлучен со стономТончите и снова топчите мои скакуныВраждебных голов кавуны.

Хлебников, конечно, как «сын выдры», спасается и зовет друзей к себе:

На острове вы, зовется он Хлебников,среди разоренных учебниковстоит как остров храбрый Хлебниковон омывается морем ничтожества.

Острые слова Хлебникова

Однажды Владимир Маяковский шутливо заметил, кивая в сторону Хлебникова:

— Каждый Виктор мечтает быть Гюго!

— А каждый Вальтер — Скоттом! — моментально ответил Хлебников.

1912 г.

Примерно, в начале 1922 г. я, в присутствии Маяковского и Хлебникова, рассказывал:

— У 10. Саблина два ордена Красного Знамени. «Таких во всей России, — говорил мне Саблин, — 20 человек» (числа точно не помню).

— А вот таких, как я, на всю Россию только один имеется, — и то я молчу! — шутя заметил Маяковский.

— А таких, как я, и одного не сыщешь, — быстро ответил Хлебников.

А. Крученых.

1922 г.

Игра в аду

«Игра в аду» писалась так: у меня уже было сделано строк 40–50, которыми заинтересовался Хлебников и стал приписывать к ним, преимущественно в середину, новые строфы. Потом мы вместе просмотрели и сделали несколько заключительных поправок. 1-ое издание вышло летом 1912 г., литографированное с многочисленными рисунками (16) Н. Гончаровой. О поэме нашей вскорости появилась большая статья С. Городецкого в «Речи». Привожу выдержки из нее:

— «Современному человеку ад, действительно, должен представляться, как в этой поэме, царством золота и случая, гибнущим в конце концов от скуки…. Когда выходило „Золотое Руно“ и объявляло свой конкурс на тему: „чорт“ эта поэма наверно получила бы заслуженную премию»…

От себя еще добавлю: «Игра в аду» поэма не мистическая, а насмешливая.

Привожу текст II изд. и варианты, выправив опечатки.

(2-ое доп. изд. Рисунки О. Розановой и К. Малевича. СПБ, 1914 г.)

Свою любовницу ласкаяВ объятьях лживых и крутых,В тревоге страсти изнывая,Что выжигает краски их,

Не отвлекаясь и враждуя,Давая ходам новый миг,И всеми чарами колдуя,И подавляя стоном крик —

То жалом длинным, как орехомПо доскам затрещав,Иль бросив вдруг среди потехиНа станы медный сплав, —

Разятся черные средь пленаИ злата круглых зал,И здесь вокруг трещат полена,Чей души пламень сжал.

Людские воли и праваТопили высокие печи —Такие нравы и дроваВ стране усопших встречи!

Из слез, что когда-либо лились,Утесы стоят и столбы,И своды надменные взвились —Законы подземной гурьбы.

Покой и мрачен и громоздок,Деревья — сероводород.Здесь алчны лица, спертый воздух —Тех властелинов весел сброд.

Здесь жадность, обнажив копыта,Застыла как скала.Другие с брюхом следопытаПриникли у стола.

Сражаться вечно в гневе, в яри,Жизнь вздернуть за власа,Иль вырвать стон лукавой хариПод визг верховный колеса.

Ты не один — с тобою случай,Призвавший жить  — возьми отказ!Иль черным ждать благополучья,Сгорать для кротких глаз?

Они иной удел избрали —Удел восстаний и громов;Удел расколотой скрижали,Полета в область странных снов.

Они отщепенцы, но строги,Их не обманет верный стан,И мир любви, и мир убогийЛегко вместился в их карман.

Один широк был, как котел,По нем текло ручьями сало.Другой же хил, и вера сёлВ чертей не раз его спасала.

В очках сидели здесь косые,Хвостом под мышкой щекоча.Хромые, лысые, рябые,Кто без бровей, кто без плеча.

    Рогатое, двуногое    Вращает зрачки,    И рыло с тревогою    Щиплет пучки.

Здесь стук и грохот кулакаПо доскам шаткого столаИ быстрый говор: «Какова?Его семерка туз взяла!»

Перебивают как умело,Как загоняют далеко,Играет здесь лишь только смелый,Глядеть и жутко и легко.

Вот один совсем зарвался —Отчаянье пусть снимет гнет! —Удар: смотри, он отыгрался,Противник охает, клянет.

О, как соседа мерзка харя,Чему он рад, чему?Или он думает, ударя,Что мир покорствует ему?

И рыбы катятся и змеи,Скользя по белым шеям их,Под взглядом песни чародеяВдруг шепчут заклинанья стих.

«Моя!» — черней, воскликнул, сажи,Четой углей блестят зрачки —В чертог восторга и продажиВедут съедобные очки.

Сластолюбивый грешниц сейм,Виясь, как ночью мотыльки,Чертит ряд жарких клеймПо скату бесовской руки.

Ведьмина пестрая, как жаба,Сидит на жареных ногах,У рта приятная ухабаСмешала с злостью детский «Ах!»

И проигравшийся тут жадноСосет разбитый палец свой,Творец систем, где всё так ладно,Он клянчит золотой!..

А вот усмешки, визги, давка.— Что? Что? Зачем сей крик? —Жена стоит, как банка ставка,Ее держал хвостач старик.

Пыхтит, рукой и носом тянет,Сердит, но только лезут слюни.Того, кто только сладко взглянет,Сердито тотчас рогом клюнет.

Она, красавица исподней,Склонясь, дыхание сдержала.И дышит грудь ее свободнейВблизи веселого кружала.

И взвился вверх веселый туз,И пала с шелестом пятерка,И крутит свой мышиный усИгрок суровый, смотрит зорко.

И в муках корчившийся шулерСпросил у черта: «Плохо, брат?»Затрепетал… «Меня бы не надули!»Толкнул соседа: «Виноват!»

Старик уверен был в себе,Тая в лице усмешку лисью,И не поверил он судьбе —Глядит коварно, зло и рысью.

С алчбой во взоре, просьбой денег,Сквозь гомон, гам и свист,Свой опустя стыдливо веникСтояла ведьма, липнул лист.

Она на платье наступила,Прибавив щедрые прорехи,На все взирала горделиво,Волос торчали стрехи.

А между тем варились в меди,Дрожали, выли и нырялиЕе несчастные соседи —Здесь судьи строго люд карали.

И влагой той, в которой мылаОна морщинистую плоть,Они, бежа от меди пыла.Искали муку побороть.

И черти ставят единицыУставшим мучиться рабам,И птиц веселые станицыГлаза клюют, припав к губам.

И мрачный бес с венцом кудрейКолышет вожжей, гонит коней.Колеса крутят сноп мечейПо грешной плоти — род погони.

Новину обмороков пахалСохою вонзенною пахарь.Рукою тяжелой столбняк замахал —Искусен в мучениях знахарь…

Здесь дружбы нет: связует драка,Законом песни служат визгиИ к потолку  — гнездовьям мрака —Взлетают огненные брызги.

  Со скрежетом водят пилу  И пилят тела вчетвером.  Но бес, лежащий на полу,  Всё ж кудри чешет гребешком.  Смотрелася в зеркале  С усмешкою прыткою,  Ее же коверкали  Медленной пыткою.

У головешки из искор цветок —То сонный усопший по озеру плыл.Зеленой меди кипятокОт слез погаснул, не остыл.

Тут председатель вдохновенноПрием обмана изъяснял.Все знали ложь, но потаенноУрвать победу всяк мечтал.

С давнишней раной меч целует,Приемля жадности удар.О боли каждый уж тоскуетИ случай ищется, как дар.

Здесь клятвы знают лишь на злате,Прибитый долго здесь пищал.Одежды странны: на заплатеНадежды луч не трепетал.

Под пенье любится легко,Приходят нравы дикарей.И нож вонзился глубокоИ режет всех без козырей

Песня ведьм: