Бездомные девяностые. Разговор с великим бомжом. Подлинная история ЦБФ «Ночлежка», рассказанная ее основателем - Валерий Анатольевич Соколов

покажи документы». А их и нет, потерял в процессе скитаний. По-дурацки совершенно загремел. Если бы дождался, что она выйдет, они бы мимо прошли.

Когда я сидел в спецприемнике, было Великое Одесское обледенение: дождь со снегом при ураганном ветре и резком падении температуры – все это замерзло на электрических проводах, пообрывав их. Город остался без света, и в спецприемнике отключили отопление, а там каждый сидел, в чем его забрали. Хотя и когда топили, не лучше было, там абсолютно все продумано для пассивных пыток: радиаторы за деревянными решетками прямо под головой на нарах, а не в ногах – чтобы голова была ватная, а стены «в шубах» (накиданных шлепках бетона), чтобы спать, прислонившись к стене, не удумал. И тебя так мучают просто за то, что нет прописки.

В те дни нас должны были вести в баню (каждые 10 дней), но мы точно понимали, что при катаклизме нам это не светит. Тогда к нам как раз закинули мужика со вшами, а обработки ж нет, стихийное бедствие. Он тут же: «Мужики, извините, ко мне не подходите – у меня вши», – и в угол забился. Это не от большого человеколюбия: если бы он об этом не сказал, а вскрылось, убили бы. С утра в спичечный коробок мы собрали его насекомых – вертухаи утром открыли кормушку, чтобы раздавать чай, а мы им коробок. И угрозу: что за несоблюдение наших прав объявим голодовку. Через два часа нас всех вызвали, в автозак погрузили и повезли в одесскую тюрьму на санобработку и в баню: тюрьма же стратегический объект – ее нельзя отключать ни от электричества, ни от тепла.

Хоть после спецприемника должны были выдавать документы, паспорт мне в Одессе не дали. Когда я вышел после нового года, грузчики в Пассаже меня познакомили с прорабом, который работал в кооперативе, занимающимся косметическими ремонтами. При нем же ошивались непутевые художники. И вместе мы расписывали фойе кинотеатра «Родина» под мрамор: смачиваешь скомканную тряпочку в ацетоне и водишь по свеженакатанной нитрокраске – получается весьма правдоподобно, а местами даже красиво. Главное – все это очень незатейливо в воплощении, а платят – рублей 200 в месяц.

А 25 мая 1989‑го вся торговая Одесса увлеклась политикой – ходила с открытыми ртами и транзисторными приемниками на плечах. Шла трансляция Первого съезда народных депутатов. На съезде открыто говорили обо всех проблемах – о том, о чем вообще никогда не говорили в Советском Союзе. Горбачев тогда разрешил баллотироваться новым партиям, и в политику попала волна реформаторов, которые наконец смогли громко высказаться на этом съезде: Старовойтова, Болдырев, Собчак… Делегаты выходили и рассказывали о своих проблемах, о которых до этого все молчали 70 лет. Например, о привилегиях номенклатуры, об отмене шестой статьи Конституции – что КПСС должна перестать быть единственной и руководящей партией, что надо изъять пятую графу о национальности из паспорта, а главное – выборы должны стать свободными. «Мы переживаем революцию, перестройка – это революция», – сказал в своем выступлении Сахаров. Мыслей о будущем не было, да и возвращаться я пока не собирался. Поэтому в мае решил поехать в Крым: тепло – в море искупаться. Пошел по трассе и на третий день тормознулся около Херсона. Стоял, голосовал, подъехали менты, попросили документы: паспорта нет – поехали с нами. Между посадками должно быть не меньше полугода, а после одесского спецприемника, откуда меня выпустили без документов, как раз прошло столько. И если в одесском было холодно, то там, наоборот, было очень жарко. На улице под 30 градусов, а тут закрытое помещение, которое прогревается через окна. Вышел я наконец с паспортом.

Уже вечером был в Симферополе. Единственным местом, которое я знал в Крыму, был Симеиз (там как раз снимали скалу, откуда прыгает Яшка-Цыган). Я сидел на вокзале в Симферополе, думал, как вписаться в троллейбус до Ялты, но подошла электричка на Бахчисарай – решил рвануть туда, тем более что от Бахчисарая до Южного берега была дорога, а мне было интересно пройти через перевал Байдарские ворота, ведь времени навалом… Неделю заняло это путешествие.

Добрался и просто пошел по берегу – увидел волосатых: все хиппари летом валили в этот дикий поселочек. Подошел парень по имени Имант: «Мы тут живем небольшой коммуной – пошли к нам. А ты вообще откуда?» Ответил, что из Петербурга. «О! Поднимайся наверх, там ваши питерские есть – тетка с мужем». Поднимаюсь, а мне барышня: «Ой, какое знакомое лицо». Конечно, знакомое, столько в Сайгоне потусоваться. Поскольку в пещере сложно не приютить, они меня и вписали, но не на флэт, а в этот выступ в скале, где жила панк из «Сайгона» Мама Надя, скачущая в гипсе со сломанной пяткой после неудачного спуска со скалы, и ее муж Юрка – из нормальных. С Юркой мы начали методично бомбить пляж в поиске полезных ископаемых: каждый вечер собирали бутылки, чтобы на следующий день сдать в пункт приема стеклотары. Проблемой был табак. Как-то мы спросили местных, где плантация. Нашли огромные кусты, нарубили листьев, притащили, просушили, сделали махры, но получился жуткий горлодер: одна затяжка – и кошмар, считай, накурился. Табак же не ферментирован: а мы его нарубили как могли и положили на солнце.

Коммуна была большая – человек 50. Протусовался я с ними практически до начала сентября. А потом произошло чудо, которое вытащило меня в Петербург. Барышня Юля попала в беду: она, только поступившая на мехмат, приехала в Симеиз со своим молодым человеком отдохнуть – их банально обнесли. Этот Аркадий, ее молодой человек, пошел в Симеиз давать телеграмму, вернулся, пошел получать деньги – и все, Юля осталась одна, он не вернулся.

Сначала Одесса, потом Аркадий – какие смешные совпадения!.. Когда при «Ночлежке» я основал газету, распространяемую бездомными, в 1998 году мы пришли с ней в Одессу, и помогал ее делать Сергей Костин, возглавлявший фонд «Дорога к дому». И в Одессе у меня все было хорошо, когда я жил на чердаке, и с газетой там все было хорошо. А потом, как у Юли, в моей жизни тоже появился Аркадий (правда, другой) – и так же кинул, но об этом позже.

Юля сидела и не знала, что делать. В Петербург повез ее я, потому что умел ходить по трассе: остановить машину, вписаться в нее без денег. Да и мне стало интересно, что происходит в Москве и Петербурге, тем более до меня дошли слухи, что у Казанского собора народ