Алексей Крученых - Чорная тайна Есенина

(Чорный монах, читающий над усопшим — типичная галлюцинация при белой горячке).

«Чорный Человек», как произведение литературное, страдает целым рядом промахов и недостатков. О них мы поговорим ниже. Но приходится признать, что некоторая убедительная правдивость в поэме наличествует — не потому ли, что призрачный образ Чорного человека для Есенина был последней и непревзойденной реальностью?

Безумие, бред, с которого начинается поэма — уже во второй строфе разрастается до пределов полной галлюцинации:

Голова моя машет ушами,Как крыльями птица,Ей на шее ноги  Маячить больше не в мочь.Чорный человек,  Чорный чорный,    Чорный человек.На кровать ко мне садятся  Чорный человекСпать не дает мне всю ночь.

Это уже сплошной бред, душевный тик. «На шее ноги» — образ, нормальным сознанием почти не воспринимаемый.

Если эти стихи показать врачу-психиатру, он, конечно, не скажет: «имажинизм» или «крестьянская поэзия». Он скажет: «бред преследования» и будет прав.

Действительно, если мы проследим бредовые образы поэмы «Чорный Человек» и сравним их с бредовыми образами, которые видит больной в белой горячке, — мы увидим, что образы эти, в сущности, одни и то же. Вот как описывает Э. Крепелин бред при delirium tremens, психическом заболевании, являющемся следствием «продолжительного злоупотребления алкоголем».

— «Зрительные обманы носят необычайный характер.

Больной видит „стеклянных людей“, — „всадника — на ходулях“…

Некоторые восприятия могут наводить на него страх: черные люди… огненные всадники… привидения».

Неправда ли, эти цитаты из учебника психиатрии чрезвычайно напоминают выдержки из поэмы Есенина «Чорный человек»? Далее это сходство еще разительнее:

«У двух черных людей вырастают из рук мыши. Нередко разыгрываются более или менее сложные события.

В комнату врываются люди… К обманам зрения присоединяются обманы слуха, в форме человеческой речи.

В большинстве случаев голоса… всячески бранят и грозят ему (больному). „Что это за оборванец“. — слышит он; „он лентяй, сволочь, лжец“… „Ты никуда негодный человек“. „Мы его умертвим, его песенка спета“. „Эй, ты, бродяга“.»

Мы позволим себе еще раз привести соответствующие цитаты из «Чорного человека»:

…Какого-то прохвоста и забулдыги…Самых отвратительных громил и шарлатанов.

И опять из Крепелина:

— «Больные видят беспутства, совершаемые девушками и мужчинами».

И — соответственно — из Есенина:

Может, с толстыми ляжкамиТайно придет «она»И ты будешь читатьСвою дохлую, томную лирику……Как прыщавой курсисткеДлинноволосый уродГоворит о мирах,Половой истекая истомою,

Так, мы видим, что образы «Чорного человека» являются не столь интуитивно — поэтическими образами, сколь практически клиническими.

В воспоминаниях о Есенине А. Воронский пишет («Красная Новь» № 2, 1926 г.):

Несомненно, он болел манией преследования. Он боялся одиночества. И еще: передают — и это проверено — что в гостинице «Англетер» пред своей смертью, он боялся оставаться одни в номере. По вечерам и ночью, прежде чем войти в номер, он подолгу оставался и одиноко сидел в вестибюле.

Развитие этой мании — тема «Чорного человека».

В первой строфе еще мелькает проблеск сознания.

Друг мой, друг мой,Я очень и очень болен.

Во второй строфе призрак уже не кажется поэту следствием болезни или «осыпающего мозги алкоголя» — призрак стал самостоятельной реальностью. Мы имеем право предположить, что этот призрак долго рос и развивался в сознании поэта; он является последним, суммированным воплощением всего ужаса безвыходности и самоосуждения, который сопровождал Есенина на протяжении всего его творчества.

Чорный человекВодит пальцем по мерзкой книгеИ, гнусавя надо мной,Как над усопшим монах,Читает мне жизньКакого-то прохвоста и забулдыги,Нагоняя ни, душу тоску и страх.

Разве мы не слышали нарастания этого настроения в прежних книгах Есенина, в таких, например, строках:

Если не был бы я поэтом,То наверно был мошенник и вор…

(Сравни: «прохвост и забулдыга»),

Или еще:

Я такой же, как вы, пропащий.

Вот из всего этого самобичевания и вырос, в конце концов, Чорный человек, который «глядит в упор»:

Словно хочет сказать мне,Что я жулик и вор,Так бесстыдно и наглоОбокравший кого-то.

Личность героя поэмы (может быть, самого поэта) здесь уже не только «раздваивается», более того — она распадается на три почти самостоятельных комплекса. Два из них видны сразу, с первого взгляда: это, во-первых, действующее лицо поэмы и во-вторых — Чорный человек, который является ничем иным, как проекцией во вне, внутренних переживаний. Но есть и еще один, есть третий. Образ его мелькает в строке —

Обокравший кого-то.

Кого же? И по ходу поэмы и по предыдущим стихам Есенина можно сказать, что этот «кто-то» — опять-таки сам герой поэмы (или сам поэт). Это тот самый же Есениным «загубленный мальчик»

ЖелтоволосыйС голубыми глазами,

о гибели которого неоднократно скорбит автор. Этот «обокраденный» «кто-то» — Есенин — юноша, прошлое, ушедшая молодость, прежняя радость, навсегда потерянная возможность настоящей здоровой жизни. Этот «кто-то» есть опять-таки проходил во вне, на этот раз проекция своего собственного идеализированного «я», точно также, как чорный человек есть проекция во вне «я» — этического, осуждающего и издевающегося — жестокой совести.

Проецирование во вне внутренних психических состояний свойственно каждому поэту; для Есенина оно особенно характерно (см. об этом также в нашей книжке «Есенин и Москва Кабацкая»).

Есенин пытался спасти «желтоволосого мальчика» из «простой крестьянской семьи» и пытался бороться с «Чорным человеком».

Просматривая стихи Есенина, мы убеждаемся, что он порывался вернуться в деревню, вернуться к прежней жизни; он попробовал было поехать в родные места, но там сразу же убедился в том, что:

Язык сограждан стал мне как чужойВ своей стране я словно иностранец

и что: