Декабрь-91 год. Моя позиция - Михаил Сергеевич Горбачёв

Таблица 1

Многоракурсность наблюдения

Возникает принципиальный вопрос: способны ли совместиться эти точки зрения в принципе? Наличие у человека бинокулярного зрения доказывает, что ничего необычного для нас в этом нет. Существуют и более сложные случаи совмещения наблюдателем двух точек зрения. Рафаэль в «Афинской школе» использовал две точки зрения – пол и людей изобразил с высокой точки зрения, а потолок, карнизы и своды – с низкой. Платон и Аристотель изображены с низкой позиции. В то же время группа людей, окружающая классиков, написана с более высокой точки зрения. Если бы Рафаэль написал эту группу с той же точки зрения, что и архитектурный интерьер, то группа выглядела бы «почетным караулом», вдоль которого шествуют философы. Сейчас же они воспринимаются как сгрудившиеся вокруг внимательные слушатели спора великих. Точки зрения выбирались так, чтобы наиболее полно и правдиво передать как нижнюю, так и верхнюю части пространства. Можно сказать, что точка зрения художника (наблюдателя) была подвижной. У Паоло Веронезе в картине «Брак в Кане галилейской» даже семь точек зрения. Художественная аналогия подсказывает, что возможна внутренне организованная совмещенная точка зрения.

Президент М.С. Горбачев оказался политиком, удивительно способным к рефлексивному управлению с многоракурсным наблюдением. Но он был всего лишь человеком, а не суперкомпьютером. Естественно, что на последовательное занятие нескольких позиций наблюдения, организацию совмещенной точки зрения и аккуратное подведение оппонента к формированию нужного решения требовалось время, которого катастрофически не хватало. И его постоянно корили за медлительность и ругали за запоздавшие решения.

Это похоже на проблему Гамлета. Авторы почти всех исследований этой трагедии Шекспира обычно задавались вопросом такого рода: «Почему Гамлет, который должен убить короля сейчас же после разговора с Тенью, никак не может этого сделать, и вся трагедия наполнена историей его бездействия»[32]. Часто Гамлета считают рефлексирующим (!) субъектом, но толкуют его поведение как безвольное, как пустое самокопание, вследствие которого он не может решительно воткнуть шпагу в Клавдия, выполнив завет Тени отца. Так и М.С. Горбачева обвиняли в том, что он медлит, потому что якобы не знает, что делать. Хотя о какой медлительности можно говорить, если он всего за шесть лет изменил мир!

Мне кажется, дело обстоит иначе: как раз тот, кто способен к рефлексии и авторефлексии, может действовать весьма эффективно, без PR-приемов «на публику», рефлексивно управляя акторами, вовлеченными в ситуацию, и может от прямолинейных хорошо видимых действий перейти к незаметному глазу рефлексивному управлению. Он действительно непонятно для других медлит, но благодаря рефлексии, позволяющей видеть мир глазами другого и предугадывать его намерения, Гамлет заранее понимает замысел короля, который хочет отправить его в Англию и замышляет просить там его казнить. В самом деле, еще до этого, в предыдущем акте, Гамлет уже знает о предстоящей поездке. Клавдий чувствует это загадочное для него знание:

«Король. Сказал ты так, как будто

                 Намеренья ты наши видел ясно.

Гамлет. Я вижусь с херувимом,

                 который их видит…»

Перевод А. Радловой

«Херувим» – внешний стимул, который человек «видит» как картину ситуации в результате рефлексии в своем сознании.

Пожалуй, только человек, способный к глубокому видению объекта регулирования, мог сконструировать в уме весьма непростую схему управления страной: «Статья В. Чалидзе, опубликованная в “Московских новостях” в 1989 году, натолкнула меня на мысль, что, реформируя наше государство, мы должны иметь в виду возможность дифференцированных связей в новом Союзе»[33]. Это был бы сложный Союз, намного сложнее СССР, и управление им должно было стать много сложнее, поскольку обратные связи, необходимые для классического управления, оказались бы очень разными. Таким Союзом могли бы руководить только люди, способные к рефлексивному управлению. Были ли в СССР такие? Были, но очень немногие, причем к государственному руководству не допущенные, не прошедшие «фильтры» властного отбора. А наверху, так позаботилась История, оказался только один – М.С. Горбачев. По-видимому, он пришел слишком рано…

Люди, способные к авторефлексии, как правило, умеют не только находить, но и признавать свои ошибки. «Самыми серьезными ошибками считаю…» – начинает перечисление президент СССР [34]. И, надо сказать, список этот честный. Признание ошибок буквально разбросано по всей книге: «Допускал иногда несвоевременные решения, упустил какие-то моменты, что-то неправильно оценив…»[35] Каждый ли из нас способен к такой откровенности? «Самой большой моей ошибкой было то, что я позволил втянуть себя в дискуссию и в политическую борьбу между различными течениями демократов, – пишет М.С. Горбачев. – Выясняли нюансы. В то время как перед нами была огромная страна, которая нуждалась в политических ответах. И надо было… встать выше политических страстей, отдельных привязанностей. Здесь и моя ошибка»[36].

Выше мы обсудили способность М.С. Горбачева к рефлексивному управлению. Это уже очень много для руководителя государства. Но проводимое человеком рефлексивное управление, уже по определению предполагающее проникновение в сознание другого человека, сильно зависит от культурного контекста, в который погружен управляющий. Особенность президента СССР состояла в том, что свой выбор альтернатив («Каждый в политике делает выбор»[37]) он осуществлял не по сугубо рациональному критерию (максимизация выигрыша), а усложнял его этическим критерием («Нравственность и политика нераздельны… Я отвергаю аморальные средства в политике»[38]). Это редчайшее для политиков самоограничение. Очень многие говорят, что политика – грязное дело. И кто-то соглашается с этим, но идет в политику, сначала на время, а потом и совсем забывая свои изначальные этические установки, а другие стараются держаться от политики подальше, чтобы сохранить свои этические принципы. Не исключено, что на формирование такого выбивающегося из стандарта типа политика в значительной мере повлиял выдающийся философ Мераб Мамардашвили, с которым Михаилу Горбачеву доводилось не раз встречаться в общежитии Московского университета: «Мераб – это величина не только в философии. Это был человек нравственный»[39].

Сужение спектра утилитарных решений из этических соображений невероятно усложняло задачу президента СССР и повышало вероятность неудачи. М.С. Горбачев ясно понимал это («Я признал, как трудно оказалось соединить политику с моралью»[40]), но в мировой политике, хотя бы на время, успех был достигнут. («Я горд, что новое мышление, наша новая политическая мораль помогли потеснить ненависть из международных отношений»[41].)

Говоря о своих этических принципах, М.С. Горбачев особо отмечает свой «внутренний протест против системы жестокости»[42]. Конечно, принцип ненасилия тоже уменьшал перечень инструментов, которыми позволял себе пользоваться М.С. Горбачев: «Не приемлю «силовых приемов» для достижения цели… Всякое насилие порождает ненависть, а ненависть