И станет солнышко в руках моих огромным солнцем. История женщины, которая поверила в любовь - Зверева Саша

Глава 2. Новая жизнь

Продюсеры выдали пейджер, чтобы я была на связи. Сложно передать словами, как круто было для меня, не имевшей даже домашнего телефона, оказаться с маленькой стильной вибрирующей коробочкой на поясе! И в эту коробочку до поздней ночи сыпались самые ласковые сообщения от Прада, которые неизменно начинались с «Заюшка моя». Операторы таяли, передавая наши послания друг другу.

За два дня до его вылета в Австралию я выплакала все слезы. Восемнадцать лет. Первая большая взрослая любовь. Нежный юный парень. Эти клятвы в вечной любви и уверенность, что никогда и никого больше так не полюбишь!

Я получала сообщения с «заюшкой» до последних минут, пока он был дома… И вот он выехал в аэропорт, шлет сообщения на пейджер из таксофона в Шереметьево. Вскоре мой пейджер замолчал. Прадеш улетел, так и не увидев меня по-настоящему популярной. Я замерла в своей разорванной любви.

Лето 1999 года. Я еду в том самом стареньком 37 автобусе на станцию Купавна, чтобы сесть в электричку и сделать первый фотосет в разных образах от стилиста. В автобусе играет радио. И тут я слышу свой голос, песню… Вижу, как пассажиры начинают притопывать ногами в такт «Солнышку», водитель делает погромче, кто-то кивает головой под музыку. Я сижу на заднем сиденье, такой обычный пассажир, и вспоминаю момент из сказки «Лягушка-путешественница», когда она, услышав восторги о своей гениальной идее полететь с утками, раскрыла клюв и заорала: «Это я-а-а-а-а-а придумала! Это все я-а-а-а-а-а-а!»

Мне тоже ой как хотелось вскочить и закричать на весь автобус: «Товарищи, да это же я пою!» Но я молчала и наблюдала.

Потом начались первые гастроли. Если вылет в девять утра из Домодедово, то встать нужно в пять, чтобы успеть добраться до Москвы из Купавны. Общественный транспорт еще не ходит. Я шла пешком в тяжелых ботинках на платформе с тяжеленной сумкой с вещами до Горьковского шоссе и с ужасом ловила в темноте проходящие попутки. Восемнадцатилетняя девчушка. Кто-то подбрасывал по пути до Балашихи или Новогиреево. Кто-то делал неприличные намеки. Мой ангел-хранитель всегда был за меня горой и крепко держал за шиворот. Он у меня такой же упорный и быстрый, как я.

И вот наконец-то мечта сбылась: продюсеры отвели меня в бутик на Ленинском проспекте и разрешили купить что-то более стильное, чем подростковые платформы. Так у меня появилось первое дорогое серенькое трикотажное платье в пол с капюшоном и карманом-кенгуру на животе, а к нему – черные тканевые полуботинки с тоненькой, как листик, подошвой.

С первых же платных выступлений я покупаю себе и родителям мобильные телефоны! В 1999 году!

У меня маленькая синенькая Nokia, папа выбрал вариант подешевле и помассивней. Поразительно, я до сих пор наизусть помню папин номер! Он так и остался с тех времен с ним.

Как только я купила мобильный, стала каждый день созваниваться с Прадом. Разница во времени была убивающей. Но где бы я ни находилась – в Мин. Водах или Самаре, – я всегда тратила сотни и сотни долларов на звонки в Австралию. Тогда сотовая связь была безумно дорогой. Взималась плата даже за сообщения. И чем дальше летело сообщение, тем быстрее таял баланс. Почти все мои заработки уходили на сотовую связь.

Когда я прилетала в Москву, то сразу мчалась на Садовое кольцо в офис МТС, чтобы пополнить счет. Часть денег отдавала маме с папой и еще часть откладывала на полет в Австралию.

Прошло лето. Я вернулась в университет. От метро до учебного корпуса мне всегда приходилось идти через торговые палатки, в которых продавалась всякая китайская мелочь, носки, шнурки и… аудиокассеты. Тогда я впервые поймала странное ощущение: из «музыкальных» палаток звучал МОЙ ГОЛОС! Продавцы специально крутили одну и ту же песню, потому что она имела дикий спрос и привлекала покупателей. С витрин ларьков смотрели обложки музыкальных сборников с моим лицом.

А я просто снова шла на пары в универ. Так странно. И тогда я придумала себе игру – подходила к палатке и спрашивала:

– А что это играет?

– Это новая группа Demo, в сборнике две песни. Погоди… Это ж… Смотри! Это ж Дема!

Я хохотала и убегала.

Первое видео, которое мы сняли на песню «Солнышко», продюсеры никуда не отдали. И слава богу.

Ожидание: ура, меня модно покрасят, сделают крутой мейк, подберут стильную одежду!

Реальность: боже, что за сорокалетняя тетя? Почему я так взросло выгляжу? Зачем так жутко намалевали глаза? Мне совсем это не идет!

Я не могла побороть внутреннее раздражение и недовольство тем, что из меня сделали. Еще и продюсеры просят постоянно улыбаться в клипе и задорно двигаться. А у меня зубы кривые – сразу и верхний, и нижний ряд. Это вообще отравляло жизнь.

Стилисты тех времен сделали меня категоричной, пожалуй, на всю жизнь: я больше никому не доверяю делать мне мейк и одежду всегда подбираю сама.

Но тогда это был первый раз, и я с ожиданием «Вау!» разрешила себя накрасить. У них была вторая попытка, когда мы переснимали клип «Солнышко».

Съемки проходили в Питере холодной осенью на крыше какого-то футуристического центра с модным стеклянным лифтом. Мне разрешили самой выбрать одежду и отвезли в какой-то местный питерский магазин, в котором я выбрала серебристые штаны и такую же рубашку. В них я и появилась в клипе на крыше в сезон лютых ледяных питерских ветров.

Для того чтобы в моих зрачках отражались две яркие полоски, по краям камеры, снимавшей меня фронтально, повесили две яркие лампы. На этот раз меня не заставляли улыбаться, а, наоборот, позволили быть собой. Настоящая я вовсе не улыбчивая. Я задумчивая, мечтательная, витающая где-то в глубине своих мыслей, часто не слышу, что говорят окружающие. Такой меня впервые и увидела страна.

Модные молодежные магазины типа Morgan, Sasch стали приглашать меня к себе и давали любые вещи. Для меня, восемнадцатилетней девчонки, это был предел мечтаний! Так в 1999 году случился мой первый бартер, а потом второй и третий… Я брала себе несколько луков, которые только и успевала выкладывать из чемодана в машинку, заменяя на свежие, – и снова уезжала на вокзалы и в аэропорты.

Концертов стало очень много. Так много, что стало невозможно соблюдать главный пункт договора: создавать благоприятные условия для учебы.

Сначала я перевелась с дневного отделения на вечернее. Ни разу там не появившись, перешла на заочку. Родители, конечно, переживали. Но я зарабатывала в десять раз больше, чем они вместе. Мама с папой заменили всю бытовую технику на современную. А потом и вовсе продали квартиру и начали строить мечту – свой дом!

Тогда я с подружкой переехала на Мосфильмовскую. В Москву! Первое самостоятельное съемное жилье. В восемнадцать лет!

Квартира была отвратительная, но тогда мне казалось, что это так круто: сама, на свои средства – делай что хочешь! Очень быстро я поняла, что «делать что хочешь» не получится. Я просто валилась с ног после выступлений и бесконечных ночных съемок в разных музыкальных передачах. Спала пару-тройку часов – и мчала на очередные съемки и гастроли.

Помню, как еще в начале – это был, наверное, всего третий концерт – меня поставили на большую сцену прямо на Манежной площади. Пятьдесят тысяч зрителей… Выдыхай и иди на сцену! Хватит трястись! Сама письмо писала! Перед тобой вся Манежка!

Осенью 1999-го гастролей стало так много, что в месяц мы еле успевали дать тридцать концертов. То есть я выступала каждый (!) день. Каждый день переезд, перелет, станции, аэропорты, яркий свет, плотный сигаретный дым, музыка, микрофон.

В аэропорту Алматы перед посадкой в самолет до Кызылорды меня потряхивало. Мышечное и эмоциональное перенапряжение, недосыпы и физические перегрузки. Самолет-«кукурузник» летел низко, через трещину в стекле посвистывал ветер…