Пьер Жильяр - Император Николай II и его семья

В день, назначенный для первого урока, за мной приехала дворцовая карета, чтобы отвезти меня на дачу Александрию, где еще имели пребывание Государь и его семья. Но несмотря на ливрейного кучера, карету с придворными гербами и приказания, которые, наверное, были отданы на мой счет, я на своем опыте узнал, что в резиденцию Их Величеств нельзя проникнуть без затруднений. Я был остановлен у ограды парка, и потребовалось несколько минут переговоров, прежде чем мне разрешили въезд. На повороте аллеи я тотчас же заметил две небольшие кирпичные постройки, соединенные крытым мостом. Они были такие простые на вид, что я принял их за дворцовые службы. Только когда карета остановилась, я понял, что прибыл по назначению.

Меня провели во второй этаж, в маленькую комнату с очень скромной обстановкой в английском вкусе. Дверь отворилась, и вошла Императрица, держа за руку двух дочерей, Ольгу и Татьяну. Сказав несколько любезных слов, она заняла место за столом и сделала мне знак сесть против нее; дети поместились по обе стороны.

Императрица была еще очень хороша в это время: высокого роста, стройная, с великолепно поставленной головой. Но все это было ничто в сравнении со взглядом ее серо-голубых глаз, поразительно живых, отражавших все волнения ее животрепещущей души.

Старшая из Великих Княжон, Ольга, девочка десяти лет, очень белокурая, с глазками, полными лукавого огонька, с приподнятым слегка носиком, рассматривала меня с выражением, в котором, казалось, было желание с первой же минуты отыскать слабое место, — но от этого ребенка веяло чистотой и правдивостью, которые сразу привлекали к нему симпатии.

Вторая, Татьяна, восьми с половиной лет, с каштановыми волосами, была красивее своей сестры, но производила впечатление менее открытой, искренней и непосредственной натуры.

Урок начинается; я озадачен; меня стесняет сама простота положения, которое я иначе себе воображал. Императрица не упускает ни одного моего слова; у меня совершенно ясное чувство, что это не урок, который я даю, а экзамен, которому я подвергаюсь. Несоответствие между тем, чего я ожидал, и действительностью сбивает меня. К довершению несчастья, я представлял себе, что мои ученицы прошли гораздо больше, чем оказалось на деле. Я выбрал несколько упражнений: они оказываются слишком трудными. Моя подготовка к уроку мне не в помощь, приходится импровизировать, изворачиваться… Наконец, к большому моему облегчению, звон часов положил предел моему испытанию.

В течение следующих недель Императрица регулярно присутствовала на уроках детей, видимо интересуясь ими. Ей часто приходилось, когда ее дочери оставляли нас, обсуждать со мною приемы и методы преподавания живых языков, и я всегда поражался здравым смыслом и проницательностью ее суждений.

Я сохранил от этого начала своей преподавательской деятельности воспоминание об одном уроке, который происходил за день или за два до обнародования манифеста 17 октября 1905 года. Императрица заняла в этот день место в кресле подле окна; она сразу произвела на меня впечатление отсутствующей и озабоченной; ее лицо, вопреки ее желанию, выдавало волнение ее души. Она делала видимые усилия, чтобы обратить свое внимание в нашу сторону, но вскоре впала в тягостную задумчивость, которая ее целиком поглотила. Ее вышиванье покоилось на ее коленях; она скрестила руки, взгляд ее, как будто устремленный внутрь, следил за мыслями, равнодушный к окружающему… Обыкновенно по окончании часа я закрывал книгу и ожидал, пока Императрица не встанет и не отпустит меня. Но на этот раз она до того погрузилась в созерцание, что несмотря на молчание, которое обозначало конец наших занятий, она не сделала никакого движения. Минуты шли, дети выражали нетерпение; я раскрыл свою книгу и возобновил чтение. Лишь через четверть часа одна из Великих Княжон подошла к матери и вернула ее к сознанию действительности.

Через несколько месяцев Императрица заместила себя на моих уроках одной из своих фрейлин, княжною Оболенской. Она как бы обозначала этим конец испытанию, которому меня подвергла.

Я должен признаться, что эта перемена облегчила меня; я лучше чувствовал себя в присутствии княжны Оболенской; последняя помогала мне с большим рвением. Но от первых месяцев я сохранил совершенно отчетливое воспоминание о крайнем интересе, с каким Императрица относилась к воспитанию и обучению своих детей, как мать, всецело преданная своему долгу. Вместо высокомерной, холодной Царицы, о которой мне столько говорили, я к величайшему удивлению нашел женщину, просто преданную своим материнским обязанностям.

В это время по некоторым признакам я мог также отдать себе отчет в том, что сдержанность ее, на которую столь многие обижались и которая вызывала против нее столько враждебных чувств, была, скорее, последствием природной застенчивости и как бы маской ее чувствительности.

Одна подробность особенно ясно обнаруживает заботу о точности, которую Императрица вносила в свое попечение о дочерях, и свидетельствует также о внимательности, которую она хотела внушить им к их наставникам, требуя от них порядка, который составляет первое условие вежливости. Пока она присутствовала на моих уроках, я всегда при входе находил книги и тетради, старательно расположенными на столе перед местом каждой из моих учениц. Меня никогда не заставили ждать ни одной минуты. Впоследствии дело не всегда так обстояло.

К моим первым ученицам, Ольге и Татьяне, последовательно присоединялись, когда им наступал девятый год, сначала Мария, в 1907-ом, а потом Анастасия, в 1909 годах.[3]

Здоровье Императрицы было уже поколеблено беспокойством в связи с угрозой, висевшей над жизнью Цесаревича. Это все больше мешало ей следить за учением дочерей. Тогда я еще не представлял себе, какова была истинная причина ее кажущегося равнодушия, и расположен был ставить это ей в упрек. События не замедлили объяснить мне, в чем дело.

Глава II. Алексей Николаевич Поездки в Крым (осенью 1911 г. и весною 1912 г.) и в Спалу (осенью 1912 г.)

Царская семья проводила обыкновенно зиму в Царском Селе, красивом городке, дачном месте, километрах в 20-ти на юг от Петрограда. Он расположен на возвышенности, верхняя часть которой занята Большим дворцом, любимым местом пребывания Екатерины II. Неподалеку от него, в парке, прорезанном маленькими искусственными озерами, возвышается полускрытая деревьями постройка гораздо более скромная — Александровский дворец. Император Николай II сделал из него свою обычную резиденцию после трагических событий января 1905 года.

Император и Императрица жили в одном из дворцовых флигелей, внизу, а их дети в следующем этаже, над ними. В среднем корпусе помещались парадные покои, а противоположный флигель был занят некоторыми лицами свиты. В этих рамках, которые вполне отвечали ее скромным вкусам, жила Царская Семья.