Записки адвоката. Организация советского суда в 20-30 годы - Николай Владимирович Палибин

каким-то моральным убеждениям этих негодяев. А я делаю так, как поступает человек, которого разбойники поймали ночью на большой дороге, связанного приволокли в лес к костру атамана: «Кошелек или жизнь?». Я отдаю кошелек. Представь себе, сменится власть, кто может мне поставить в вину, что я откупался от бандитов, а на тебя, пожалуй, посмотрят косо. Ты подумай, сколько большевики выиграли на честности интеллигенции, которую они заставили на себя работать, а затем расстреляли. Все эти офицеры, инженеры, доктора, агрономы, бывшие судебные работники в силу своей духовной честности работали добросовестно и укрепляли этим советскую власть, а затем по миновании надобности их выводили время от времени в расход. Так стадо барашек стригут, доят, делают из молока брынзу, а затем под нож. Баранину все же едят, а эти пошли как объекты террора для устрашения «неустойчивого элемента», т. е. пошли в навоз для удобрения почвы советской власти. Они думали или, правильнее считать, обманывали себя и утешали тем, что служат народу, науке и прочей чепухе, какая бы при этом ни была власть. А вот я разлагаю советский аппарат.

Как-то мы сидели с ним в отдельном кабинете сельского духана. Откуда ни возьмись, явился судья Разумов. По окончании «трапезы» мой коллега приказал принести две бутылки водки навынос, т. е. нераскупоренные, и передал их судье: одну, видимо, от себя, другую – от меня. Тот каким-то быстрым, воровским приемом сунул их под рубашку, как мышь юркнул в дверь и скрылся. Ни за что он, конечно, не платил. Я много видел за свою судебную деятельность разных преступных типов. И мне показалось по тому, как Разумов быстро и незаметно спрятал водку, что в прошлом он был мелким воришкой и юридическое образование получил в тюрьме.

Коллега мой окончил юридический факультет в старое время. Два раза его «брало» ГПУ и два раза его «спасал» генерал Покровский. Дело в том, что в дни революции мой коллега был председателем «комитета иногородних», находившегося в резкой оппозиции к казакам. Когда станицу занял генерал Покровский с казаками, тот спрятался у местного священника. И теперь, в ГПУ, мой коллега ссылался на то, что пострадал от Покровского (и потому считал его своим спасителем и лучшим генералом Белой армии). В третий раз не выручил даже Покровский, и мой коллега погиб в застенках. Я не называю его фамилию, так как у него осталась семья.

Народный судья Рязанов брал только крупные взятки, но был опасным человеком, так как мог, взявши взятку, «засыпать», если взятка оказывалась маленькой. Это было известно в адвокатской «семье». Зато «свой парень в доску» был народный судья станицы Крымской Гофман. Этот не брезговал ничем, брал театральными билетами, коврами, водкой, угощениями и, конечно, деньгами. Гофман даже конкурировал с адвокатами и сам писал «за вознаграждение» кассационные жалобы на свои решения и приговоры. Был он героем гражданской войны и, потеряв ногу выше колена, ходил на одном костыле. А больше о нем известно ничего не было. Если решить дело в пользу лиходателя было чересчур уж нахально, он решал «по закону», но указывал, кому нужно дать в Краевом суде, чтобы отменить решение в кассационном порядке. Его примеру подражали и два следователя, причем один дошел до того, что по делу о фальшивых деньгах освободил настоящего обвиняемого, а машинку для печатания денег, найденную у него, приобщил к делу другого человека.

Читатель может спросить, откуда мне все это известно, ведь взятка дело тайное. Был такой анекдот. Идет один казак на базар и встречает кума: «Кум, я чув ты был в суде? Ну, як судья?» Тот отвечает: «О, судья добрый человик». «А що таке?» «Бере», – следует ответ. Когда судья берет непосредственно с тяжущих, он рискует разглашением тайны на базаре. Но когда ему дает адвокат, часто без ведома клиента, тайна сохраняется, и она известна нам лишь в адвокатском кругу из «душевных разговоров». Поэтому я пишу только о том и о тех, о ком имею право писать, не о подозреваемых, а о виновных во взяточничестве.

Кроме того, народный судья Гофман, два следователя, два адвоката и секретари были привлечены к суду. Процесс продолжался двадцать один день. Но дело кончилось почти впустую. Суд учел пролетарское происхождение Гофмана, его заслуги перед революцией, и он, как главный виновник, получил два года. Остальные – меньше двух лет. Судил Гофмана Краевой суд, может быть, в составе тех самых судей, к которым восходили решенные «по закону» его дела для кассационного рассмотрения.

Член Краевого суда Раевский. На его совести были сотни расстрелов. Как и большинство членов краевых судов, он был бывшим сотрудником НКВД. В торжественной обстановке, насколько это возможно при убожестве советской действительности, открывается заседание выездной сессии Краснодарского краевого суда на сцене местного станичного театра. Выходит состав суда во главе с Раевским. Важность у него необычайная. Бритое круглое лицо, одет в серый довольно приличный костюм и белую косоворотку (был циркуляр по линии наркомюста, чтоб судьи были прилично и с достоинством одеты, как подобает «советскому судье»). Вводят под конвоем обвиняемых, хуторян-хлеборобов – мужа, жену и двух их соседей. Защищает обвиняемых приехавший вместе с судом из Краснодара адвокат Г-ко.

Сущность дела была такова. У обвиняемых, мужа и жены, работала батрачка-работница. Уходя, при расчете, она украла и унесла с собой юбку хозяйки. Дело было в воскресенье. Два соседа приехали в ту пору в гости к мужу и жене, гуляли и выпивали с хозяевами, когда те обнаружили пропажу. Тут же была организована погоня за воровкой. Из сорока лошадей, бывших у хозяина, были выбраны две получше, и один из гостей вместе с хозяином помчались по степи так, что пыль закурилась. Вскоре они привезли воровку с юбкой. По данным обвинительного заключения, когда женщину снимали с подводы, у нее изо рта пузырилась розовая пена. Здесь же перед хатой ее привязали к плетню, как привязывают дохлую ворону на огороде: одна нога была выше другой. Затем гости и хозяева пошли к столу продолжать выпивку и, выходя время от времени из-за стола, подходили к привязанной и били ее чем попало: колом, выдернутым из плетня, кирпичом, бутылкой или ногами. Судебно-медицинская экспертиза гласила: тело покрыто ссадинами и кровоподтеками, при вскрытии обнаружено повреждение легких, плевры; черепная коробка имеет трещину; смерть последовала от кровоизлияния в мозг.

Судья Раевский вел допрос с большой важностью, строгостью и придирчивостью. Он старательно выяснял обстоятельства дела: кто привязал, кто бросил бутылкой, кто бил сапогом, кто кирпичом. Но никак ему не удавалось установить, кто расколол череп, так как никто из обвиняемых в