Михаил Брагин - Кутузов

– О эта «старая лисица севера»! – многозначительно сказал Наполеон, узнав о назначении Кутузова.

– Постараюсь доказать великому полководцу, что он прав, – скромно промолвил Кутузов, узнав о реплике Наполеона.

С искренней радостью провожаемый народом, полководец отправился к русским войскам, отходившим к Москве. В пути, изучая обстановку, он рассылал приказы, запросы, распоряжения, требуя сведений о новых формированиях, об ополчении, о противнике. С дороги направил он Милорадовича с резервными войсками навстречу отходящим частям, считая главной задачей «приращение армии».

30 августа под Царево-Займищем, скромно одетый, на небольшом донском иноходце, Кутузов появился перед войсками. Первое, что услышали от него солдаты одного из полков, которые, увидев главнокомандующего, начали суетиться, чиститься, строиться, были слова:

– Не надо всего этого. Мне нужно посмотреть, здоровы ли вы, дети мои. Солдату в походе не до щегольства, ему нужно отдыхать после трудов и готовиться к победе…

Позиция у Царево-Займища не удовлетворила Кутузова, и он вынужден был пока отступить, чтобы найти удобную позицию, соединиться с подходившими войсками Милорадовича и ополчением и дать генеральное сражение.

Положение его как главнокомандующего было исключительно трудным. Армию он принял в состоянии отступления. Если Наполеон, располагавший неограниченной властью, имел в лице своих маршалов и штаба, возглавляемого Бертье, послушную, испытанную систему управления, то Кутузов с первых же часов пребывания в армии столкнулся с ненавидевшим его начальником штаба Беннигсеном, считавшим себя единственным полководцем, способным противостоять Наполеону. Беннигсен был уверен, что Кутузов несправедливо отнял у него должность главнокомандующего.

Десятки интриганов, доносчиков, мешавших ранее работать Барклаю, стали теперь клеветать, вредить Кутузову, который отлично знал, что, кроме Наполеона, у него есть враги в собственном штабе и что наиболее непримиримый его личный враг остался в Петербурге – сам император.

В одном Кутузов не сомневался, в одно он глубоко верил – в силу русского солдата, в силу русских командиров, прошедших с ним и Суворовым походы и войны. И если Беннигсен писал, что «французская армия кишит великими генералами, а у нас и посредственных нет», то Михаил Илларионович сообщает жене, что «нашел армию в полном духе, хороших генералов много… Я полон надежды… думаю исправить дела к чести России».

Быстро разобравшись в сложной обстановке, Кутузов организовал сильный арьергард под командованием спокойного и храброго генерала Коновницына и, продолжая отходить, стал готовиться к сражению. Дальнейший отход привел бы к утере того, чем Кутузов более всего дорожил, – к утере «духа чрезвычайного», которым жила русская армия, рвавшаяся в бой. Наконец у Бородина силы сторон почти сравнялись, отпала главная причина, вынуждавшая русских к отходу. Кутузов дал знаменитое Бородинское сражение, имевшее огромное политическое и стратегическое значение не только в ходе войны 1812 года, но и во всей истории русского народа.

ГЛАВА III

Поле, где разыгралось сражение, лежит близ села Бородино, в 110–112 километрах от Москвы, в 10–12 километрах западнее Можайска. Оно чуть всхолмлено в центре, местами изрезано небольшими оврагами, на дне которых протекают ручейки; пересекает его река Колоча, впадающая в Москву-реку. В центре поля – деревня Семеновская, правее, по сторонам новой Смоленской дороги, за рекой Колочей – село Бородино, рядом с ним – деревня Горки, а у старой Смоленской дороги, отделенная лесом и кустарником, приютилась деревушка Утица. На краю поля, к западу, деревня Шевардино. Ничем не приметное, обычное поле средней полосы России. Выбрали его штабные командиры, посланные Кутузовым, потому что оно перехватывало обе Смоленские дороги, ведущие к Москве, и прикрыто рекой Колочей. Открытая местность была доступна для действия масс конницы. И хотя поле, открытое для наблюдения со стороны противника, не имело в центре и на левом фланге серьезных естественных препятствий, усиливающих оборону, все же было решено, что лучшего поля не найти «в сих плоских местах».

Русская армия заняла позицию. Фронт ее протянулся от деревни Маслово у Москвы-реки через Бородино до деревни Шевардино, прикрываясь почти на всем протяжении рекой Колочей и опираясь правым флангом на Москву-реку, а левым – на выстроенный у Шевардина редут.

Позицию заняли неправильно. Фронт ее проходил не перпендикулярно направлению наступления Наполеона, а под углом – левый фланг у Шевардина выдался вперед и был обнажен. Противник мог обойти его по старой Смоленской дороге, и русская армия очутилась бы в мешке, образуемом Москвой-рекой и рекой Колочей.

Дальнейшее движение противника по старой Смоленской дороге выводило его к Можайску, где обе дорога сходились, и тем самым русским войскам мог быть отрезан путь к Москве и южным губерниям России.

Ответственность за столь опасное расположение войск лежит на выбиравших позицию начальнике штаба Беннигсене и генерал-квартирмейстере Толе, которому Кутузов всецело доверял.

Оценив обстановку, Багратион немедленно донес Кутузову, что левый фланг армии «в величайшей опасности».

Кутузов лично выехал на осмотр левого фланга и решил отвести его назад – на линию деревни Семеновская – Утица. Но для того чтобы прикрыть отход на новую позицию и выиграть время для постройки на ней укреплений – флешей, Кутузов приказал удерживать Шевардинский редут, который теперь приобретал значение передового опорного пункта.

Натиск на Шевардинский редут начался 5 сентября. Весь день за редут шли жаркие бои, и только к ночи он был оставлен по личному приказанию Кутузова. 11 тысяч русских солдат сдерживали почти 35 тысяч французов. Русские потеряли в бою около 6 тысяч человек. Столько же примерно потерял и противник. Наполеон занял редут, уже не имевший большого тактического значения, ибо из-за дальности он не мог быть включен в систему обороны основной бородинской позиции, на которую отошли русские войска.

Но и Кутузову и Наполеону бои 5 сентября многое показали. Наполеону в этот день на требование привести русских пленных ответили, что русские в плен не сдаются, предпочитая умирать на месте. Генерал Коленкур добавил, что «их, оказывается, мало убить, а нужно и повалить». Наполеон заявил тогда Коленкуру: «Я повалю их своей артиллерией». Однако, как показали дальнейшие события, оказалось, что это не так-то легко сделать.

6 сентября боев не было, и оба полководца провели этот день в рекогносцировках, готовя армии к генеральному сражению.