К себе возвращаюсь издалека... - Майя Анатольевна Ганина

свой опыт обычно передать уже никому не могут. Случилось так, что шофер газика, на котором ехал Алька и беременная жена его товарища, забыл об этих ключах, и газик провалился под лед. Алька и шофер выскочили, женщина осталась в утонувшей машине. Шофер поплыл к берегу, Алька огляделся, нырнул, выволок женщину из машины, а затем и на берег. Сейчас девочке, которой Алька подарил жизнь задолго до рождения, уже полгода…

— Ну и что, — пожимает плечами на мои расспросы Алька, — вытащил. Мокрый пешком шел двенадцать километров. А вечером на танцы в Листвянку ходил. Не чихал даже…

Ежедневная жизнь здешних людей удивляет и восхищает нас, горожан. Так же, вероятно, как наша ежедневная жизнь показалась бы непривычной им…

— Вы хоть рыбу-то чистить умеете? — спрашивает меня Василий Васильич.

— Умею… — отвечаю я, глядя на груду сваленной на берегу рыбы. Дома на четыре килограмма карпа у меня уходит больше часа, и нельзя сказать, что я с восторгом покупаю рыбу.

Василий Васильич недоверчиво качает головой:

— Четыре килограмма? Центнер — за час!

— Сто килограммов?..

Через пятнадцать минут рыба вычищена и лежит в ведре вымытая, распластанная, готовая к посолу. Теперь я верю: центнер за час.

Остры ножи, неторопливы, несуетливы движения рук. Взмах ножа — раскрыт живот, взмах ножа — сброшены внутренности, еще пара взмахов — и нет чешуи, взмах — распластан сочащийся жиром омуль. Соли, вари…

Но десяток омулей не моется и не чистится, только потрошится, разрезается пополам, и обе эти распластанные половинки надеваются на рожень — длинную заостренную палку. Рожни втыкаются над костром наклонно, с омуля медленно капает, шипя в раскаленном воздухе, сок…

Я не гурман и вообще к еде довольно равнодушна: чтобы толком поесть, как-то никогда не хватает времени. Но из спортивного интереса я пробую все: трепангов, каракатицу, шурпу, самсу; вырезку с цветами хуан-хуан, грибами сяньгу и побегами молодого бамбука; плавники акул, ласточкины гнезда, спагетти, пудинг, кьянти и бордо, ханжу и спирт — в общем, все, что едят и пьют на этой земле люди. И могу авторитетно сказать, что нет ничего все-таки вкуснее, чем «омуль на рожне». Удивительно сочный, нежный, чуть пахнущий дымом, горячий… Поневоле здешний народ считает налима сорной рыбой, налим по сравнению с омулем — то же, что треска по сравнению с налимом…

Мы все сидим вокруг костра, пьем крепкий плиточный чай. Я привыкла к нему здесь, у него бархатный, сытный, спокойный вкус. Ребята подшучивают над студенткой Шурой — крупной, милой девахой. Шутки добродушны: просто ребята соскучиваются за навигацию по девичьим голосам и лицам.

Борис, наш радист, налаживает на рожень еще одного омуля. Алька неприязненно замечает:

— Были бы здесь рыбаки, морду бы они тебе набили!.. Слепой: конец у рожня торчит!

Оказывается, есть примета: если у рожня оголен конец — промысла не жди. Трудно разобраться, откуда это пошло, возможно, когда начинает гореть дерево, рыба теряет вкус, возможно, по другой причине. Но примета есть примета, и Борис покорно исправляет ошибку. Он все, что ему говорят, делает покорно, хотя и без особой охоты. Самое любимое положение Бориса — горизонтальное, любимое времяпрепровождение — еда и танцы. Танцует он все модное: твист, ча-ча-ча, липси, чарльстон. Есть Борис может всегда и в любом количестве. Возможно, он еще растет?..

— Утром просыпаюсь и сразу радио включаю: вдруг коммунизм объявили?

Представление о коммунизме у Бориса самое примитивное: работать не надо, ешь и пей до отвала.

— Ну, неленивый, — окликает его Алька, — топай за водой!

Неумек, неприспособленных к трудностям жизни здесь не любят. При мне произошла одна не очень веселая история.

На Аяе появились студенты-археологи. Трое ребят с одинаково худыми, плохо гнущимися фигурами, лицами молодых гениев в очках и с бородками. Археологи моментально раскопали на Аяе стоянку первобытного человека, нашли черепки, орудия производства, какие-то украшения. Поразили всех нас эрудицией и… страшной неприспособленностью к отсутствию цивилизации. Они несколько дней уже ничего не ели, потому что не умеют ни поймать, ни убить ничто живое. Их накормили и дали немного свежей рыбы в запас. Но взять ее они отказались, так как без котелка и сковородки приготовить рыбу они не умеют тоже…

Пришел в бухту катер рыбной охраны, стоял довольно долго, а когда собрался отходить — археологи вдруг решили ехать с ним. Они взяли лодку… И тут наш капитан и матросы насмеялись досыта!.. Один из археологов принялся грести лопатой, у другого весла то и дело вырывались из рук. А когда пристали к катеру, у которого одну шестую часть линии бортов занимала подвешенная шлюпка, а пять шестых были совершенно свободны, — археологи полезли именно под шлюпку, решив почему-то пренебречь свободным местом. Кадр из плохой кинокомедии!.. Будь волна посильнее, лежать бы ребятам на байкальском дне, осиротели бы ни за что ни про что поселения первобытных людей, а заодно и родители, оставшиеся где-то в Москве и Ленинграде…

Шутки шутками, а глядя на этих ребят, я ужасалась глупой смелости неведения, с которой они пустились в дикие места, абсолютно ничего не умея. Не потому ли так часты несчастные случаи в студенческих группах, уезжающих на практику в тайгу, что, подобно печально-знакомым мне археологам, они выходят в серьезный мир с непосредственной доверчивостью детей, уверенных в помощи доброго дяди?.. Но дядей в тайге нет, а которые есть, те к неумекам недобрые. В глазах моих матросов мне не увидеть сожаления, если подобный горе-путешественник сорвется в воду. Здесь человек за все платит сам, и потому он волен, как птица, или жалок, как рыба на песке…

…Василий Васильич делает стойку и довольно долго идет на руках по мягкому мху. Он ловок, точно кошка, при всей своей грубосколоченности. Ему за сорок пять, но сердце его молодо, как в двадцать: он может взбежать на гору, долго плыть, долго идти, грести, валить лес, косить сено… Он может вычистить за час центнер рыбы, сварить уху в бумажном кульке, убить и разделать медведя, подоить корову и отремонтировать мотор… Он сделал самоходную тележку с абсолютной проходимостью, чтобы возить сено с покосов в тайге, приспособив для этого колеса от «ЗИЛа» и мотоциклетный мотор.

Мне понятно теперь, почему здесь не берут женщин на рыбалку или на охоту, почему это стало дурной приметой. Просто здешний народ сам все умеет, не различая мужских и женских дел. А от женщины в серьезной жизни рыбаков или охотников и вправду одна смута…

15

Ветра нет. Где-то далеко раскачало Байкал, идут высокие волны с острыми вершинами, тяжко разбиваются о белые валуны.

Закатное солнце насквозь просвечивает волны, кажется, что