Николай II. Бремя самодержца. Документы, письма, дневники, фотографии Государственного архива Российской Федерации - Коллектив авторов

В 8 ¾ растворились двери и появилась императрица Мария Федоровна; сердце сжималось у нас при виде ее; она была в короне и тяжелой порфире, точно жертва, разубранная перед закланием. Ее лицо выражало страдание.

Следом за ней пошли мы в Успенский собор. Ее ассистентами были Алексей[411] и кронпринц Датский[412]. Шествие так растянулось, нас с иностранцами было так много, что, когда она вступала в собор, мы еще не дошли до Красного крыльца. Издали доносились до нас с площади крики ура, приветствовавшие ее появление на Красном крыльце. В соборе справа от трона и несколько ниже его верхней площадки стали великие княгини и принцессы; слева (глядя на алтарь) мы, мужчины. Императрица восседала на своем троне, несколько правее престолов царя и молодой царицы. Мы заняли места.

Крики на площади возвестили нам шествие Их Величеств. Духовенство вышло встречать регалии и «почтить их каждением фимиама и кроплением святой воды». И вот вошли Их Величества и совершили поклонение местным иконам. Государь был сосредоточен, лицо его имело набожное, молитвенное выражение, во всем облике его сказывалось величие. Молодая царица – воплощение кротости и доброты. Императрица Мария казалась так же молода, как и 13 лет назад, в день своего коронования.

Когда Государь с супругой воссели на престолах, сановники, несшие регалии, и их ассистенты загородили их от меня, так что я почти ничего не видел; с трудом я мог рассмотреть Государя, но слышал хорошо, как он прочитал символ веры. Его ассистентами были Владимир и Миша. Они помогли ему надеть порфиру, при этом разорвалась его большая бриллиантовая Андреевская цепь.

Дневник Николая II

14 мая. Москва

Великий, торжественный, но тяжкий в нравственном смысле для Аликс, Мамá и меня день! С 8 ч. утра были на ногах; а наше шествие тронулось только в ½ 10. Погода стояла, к счастью, дивная; Красное Крыльцо представляло сияющий вид. Все, что произошло в Успенском соборе, хотя и кажется настоящим сном, но не забывается во всю жизнь!!!

18 мая

До сих пор все шло, слава Богу, как по маслу, а сегодня случился великий грех. Толпа, ночевавшая на Ходынском поле в ожидании раздачи обеда и кружки 59, наперла на постройки, и тут произошла страшная давка, причем, ужасно прибавить, потоптано около 1300 человек!! Отвратительное впечатление осталось от этого известия. В 12 ½ завтракали, и затем Аликс и я отправились на Ходынку на присутствование на этом печальном «народном празднике». Собственно, там ничего не было; смотрели из павильона на громадную толпу, окружавшую эстраду, на которой музыка все время играла гимн и «Славься». Обедали у Мамá в 8 часов. Поехали на бал к Мontebello[413]. Было очень красиво устроено, но жара стояла невыносимая. После ужина уехали в 2 часа.

Жертвы Ходынской катастрофы. [18 мая 1896]

Фотограф F. Kratky Kolin

Дневник великой княгини Ксении Александровны

18 мая. Москва

Кошмарный день! Вчера уж к вечеру целая масса народу валила со всех сторон на Ходынку – для сегодняшнего народного праздника – и сегодня рано утром вся эта толпа хлынула к месту раздачи угощения. От этой ужаснейшей давки и сильного натиска была раздавлена до смерти масса людей – в том числе, конечно, и дети. Говорят, что число убитых к вечеру уже доросло до 1400, но Ники донесли, что 360, а раненых около 1000. Конечно, только об этом и думали и говорили весь день. Сидела немного у Мамá утром. В это время мы еще ничего не знали, а перед завтраком дядя Сергей и полицмейстер донесли об этом Ники.

В 1 ½ поехали в Петровское на праздник! Хорош праздник! Пыль жестокая. В павильоне масса народу – все Августейшие особы!

Внизу только одна огромная толпа, и оркестр, и хор. 4 раза сыграли гимн, а потом «Славься» без конца! На душе было грустно и тяжело. Пока мы были там, увезли еще фуру с убитыми! Ужас! Ура все-таки было чудное!

В 10 ¼ поехали на бал к Montebello. Конечно, мы были расстроены и совсем не в подобающем расположении духа! Ники и Аликс хотели уехать через полчаса, но милые дядюшки (Сергей и Владимир) умоляли их остаться, сказав, что это только сентиментальность («поменьше сентиментальности!»), и сделали скверное впечатление! Вздор! Бедные Н[ики] и A[ликс] были совсем грустные, конечно 60.

Дневник великого князя Константина Константиновича

19 мая. Москва

Больно подумать, что светлые торжества коронования омрачились вчерашним ужасным несчастьем: более 1000 человек погибло утром перед народным праздником.

Еще больнее, что нет единодушия во взглядах на это несчастие: казалось бы, генерал-губернатор должен явиться главным ответчиком и, пораженный скорбию, не утаивать или замалчивать происшествие, а представить его во всем ужасе. Между тем это не совсем так. Вчера вечером Государь, узнав, что погибло 300 человек – истинное число пострадавших еще не было ему известно, – вышел к обеду заплаканный и глубоко расстроенный. Я слышал это от очевидца – Сандро. Государь не хотел было ехать на французский бал, но его убедили показаться там хотя бы на один час; и что же: на балу Владимир, Алексей и сам Сергей упросили Государя остаться ужинать, т. к. отъезд с бала показался бы «сантиментальничаньем».

И Государь уехал с бала после ужина, в 2 часа. Казалось бы, следовало бы Сергею отменить бал у себя, назначенный на завтра, но этого не будет. Казалось бы, узнав о несчастии, он должен бы был сейчас же поехать на место происшествия – этого не было. Я его люблю, и мне больно за него, что я не могу не примкнуть к порицаниям Михайловичей. Я разделяю их мнение вопреки взглядам дядей Государя.

Сегодня Их Величества посетили в больнице раненых. За обедней во дворцовой церкви Рождества Пресвятой Богородицы по приказанию Государя на эктении и литии поминали «верноподданных царевых, нечаянно живот свой положивших». Царь отпускает по 1000 р[ублей] семьям пострадавших.

Письмо вдовствующей императрицы великому князю Георгию Александровичу

30 мая. Гатчина

Наконец-то, я счастлива, оттого что все это уже позади. Я благодарна Богу за то, что Он помог мне справиться с моими собственными чувствами, и за то, что Он помог мне выполнить этот страшный, но священный долг – присутствовать на короновании моего дорогого Ники и помолиться за него и рядом с ним в этот самый большой и важный момент, самый серьезный в его жизни. У него был такой трогательный и проникновенный вид, что я этого