Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи - Инесса Николаевна Плескачевская

они просто насмерть стояли друг за друга. Мне это очень нравилось. Без него она бы ничего не имела. Все спектакли закрывали, а он приходил к Фурцевой с блокнотом и говорил: «Екатерина Алексеевна, вот “Кармен”, вот вы закрыли этот спектакль, а я пришел, чтобы записать, что вам не нравится. Мы вам покажем второй раз». Так же с «Анной Карениной» было. Уланова сидела с Фурцевой, говорила, что это плохо и так далее. Почему она это сделала? Ревность! Пятнадцать лет существовал спектакль. И аншлаги, и другие танцевали балерины, Кондратьева танцевала замечательно. Ревность какая-то, понимаете. Потому что Майя тут выступила еще и балетмейстером.

Родион Константинович был для Майи Михайловны несомненным авторитетом, и именно этим (хотя и любовью, конечно, тоже) объясняется ее безоговорочное ему подчинение. Помните, в главе «Школа и класс» я цитировала слова Плисецкой о том, что если она – своевольная и своенравная – кому-то подчиняется, то по одной причине: если этот человек для нее – авторитет. И называла Щедрина одним из пяти людей, которых сама себе назначила в авторитеты: «Щедрин говорил мне такие замечания, как ни один балетный педагог. И все по существу. Когда я не обращала внимания, потом жалела. У него интуиция».

Я познакомилась с Родионом Константиновичем в феврале 2020 года, когда пришла брать интервью для книги о Валентине Елизарьеве. Мы говорили о фильме «Фантазия» (вы прочитаете это интервью в главе «Драма в кино»), и все мои попытки уйти в сторону от этой «генеральной линии» Щедрин пресекал на корню: «Я не буду перед вами исповедоваться». Но о Майе говорил нежно, с любовью и много.

– Я видела несколько ваших телевизионных интервью вместе, и видно, что вы очень нежно друг к другу относитесь.

– Но это правда. Это было, без сомнения, было. По существу, знаете, кроме отца и матери меня никто в жизни так не любил, как она, я могу это сказать, положа руку на сердце.

В интервью после открытия памятника Плисецкой на улице Большая Дмитровка в Москве Щедрин сказал: «Я бесконечно рад тому, что моя жизнь – жизнь счастливого человека. У меня была великая жена, с которой у меня были исключительные отношения. Мы понимали друг друга с полуслова. Я отношу это главным образом к ее характеру, к ее терпимости. Я был счастлив с ней безмерно, бесконечно. Мне с ней было всегда интересно. Каждая минута была наполнена тем или иным событием. И конечно, на творчестве это не могло не сказаться. Мы друг друга обогащали и человечески, и, наверное, каждый в своей профессии. Так сложилась жизнь. Но я думаю, что в моей музыке есть и то, о чем каждый человек всегда думает, – то, что все не вечно. Как в моей опере “Боярыня Морозова” по “Житию протопопа Аввакума” говорится: “Яко это человек, если он не видел смерть”. Ну что делать. Это, конечно, бесконечно неисправимо больно. Это жизнь».

В их мюнхенской квартире Майя по-прежнему живет. Одна стена в гостиной – та, возле которой стоит рояль, – похожа на иконостас: вся в фотографиях любимой жены. А под ними, на рояле – живые цветы. «Можно мы сфотографируем?» – спросила я. Родион Константинович подумал немного: «Нет, наверное, не стоит. Очень личное».

Акт второй. Первая балерина

Характер

О этот знаменитый плисецкий характер! Легендарный, кажется, не меньше, чем ее танец. И такой же своевольный. Как не боялась она танцевать, отходя от хореографического текста, поставленного балетмейстером, и изменяла таким образом спектакль – часто навсегда, – так, не боясь, шла и по жизни. Хотя причин для страха на самом деле было много. Просто, похоже, в детстве ей никто не объяснил, чего – и особенно кого – нужно бояться. Или родители объясняли, но она эти объяснения проигнорировала – характер! И так выбрала себе судьбу.

О том, что у Майи Михайловны характер… как бы это помягче выразиться… сложный, наслышаны, кажется, все. Да и сама она секрета из этого не делала – это, кстати, тоже часть характера: говорить напрямую. Отвечала на вопрос об основной черте своего знаменитого (иногда печально знаменитого) характера: «Спонтанность». Не зря ее называли стихией. Легко загоралась, легко взрывалась, могла смести все на своем пути.

Тетя Суламифь Мессерер, с которой, как мы помним, отношения категорически разладились (и по причине характера тоже), вспоминала: «Знаю: как любого публичного человека, ее критикуют. Что, мол, конфликтная в отношениях с людьми, нетерпеливая, ждать не умела никогда, резкая, часто без причины. Что-де может очень обидеть, просто так, бездумно, несправедливо. Возражу: во-первых, она потом иногда страшно раскаивалась. Во-вторых – легко критиковать, однако не мешает взглянуть и на себя в зеркало… Но главное, будь она иной – как знать? – мир, возможно, не обрел бы великой артистки».

Эльза Триоле, в доме которой Майя Плисецкая жила во время парижских гастролей 1961 года, писала Лиле Брик: «Конечно, как всякая истая звезда, она абсолютно эгоцентрична. – И тут же добавляла со знанием дела: – А то бы она своего искусства не одолела». Зато сама Плисецкая своей парижской жизнью у Арагона – Триоле была очень довольна: «Заходила ко мне прехорошенькая Маичка, – писала Лиля Брик сестре. – От тебя в восторге и счастлива, что жила у вас». Так, может, такой характер и нужен талантливому человеку, чтобы пробиться на самую вершину, чтобы пробить все препятствия? И не будь у нее (а еще у тетки ее Суламифи) такого характера, судьба сложилась бы иначе? «Она прожила очень тяжелую жизнь», – врезались мне в память слова народного артиста СССР и Беларуси, знаменитого хореографа, художественного руководителя Большого театра Беларуси Валентина Елизарьева. И ведь это действительно так. Дочь врагов народа: отец расстрелян, мать в лагере, а она еще совсем ребенок. Такое кого угодно могло сломить, но не Суламифь и Майю. Мессереры и Плисецкие из очень крутого теста сделаны. «Боже мой, какая сила была в этом ребенке! Ее красота все равно всех накрыла. Ее талант все равно всех накрыл», – говорит народная артистка СССР Людмила Семеняка. Что стало бы с Майей, если бы не этот – бойцовский – характер?

Морис Бежар, один из самых любимых ее хореографов, говорил: «Плисецкая – бунтарка. Этим она меня всегда привлекала. Но в работе она невероятно организованный человек. Как-то Майя сказала: “В балете гораздо важнее голова, чем ноги и шея”. Я согласен. Плисецкая фантастически образованна, у нее энциклопедические знания о музыке, литературе, живописи». Хотя сама она призналась однажды, что «духовно развилась поздно».

«Дорога у меня и в жизни, и в творчестве никогда не была гладкой, как думают многие, – признавалась Майя. – Виноват во многом мой импульсивный