Самсон - Самсон. О жизни, о себе, о воле.

Меня провели в комнату для допросов этажом выше. Из мебели в ней практически ничего не было, кроме прикрученного к полу деревянного двухтумбового стола и вмурованной в бетон металлической табуретки для задержанного. За столом, дымя сигаретой, развалился помятый, какой-то пыльный, словно только что вытащенный из шкафа с нафталином мужик лет сорока пяти. На нем был дешевый костюмчик и галстук-лопата. Сальная шапка приглаженных редких волос, усыпанных крупинками перхоти, и постоянно бегающие, глубоко посаженные лисьи глазки дополняли эту малоприятную картину. Тут же лежала тонкая папка с документами. Едва открылась дверь и сержанты ввели меня в комнату для допросов, он тут же с интересом уставился на меня.

– Снимите с него наручники и можете быть свободны, – приказал мент.

Некоторое время мы молча изучали друг друга. Потом мужик шумно вздохнул, громко хлопнул ладонями по крышке стола, подвинул к себе папку, открыл ее, быстро пробежал глазами первую страницу с таким видом, словно видел ее впервые. Потом что-то одобрительно пробурчал себе под нос, откинулся на спинку стула, сцепил руки на груди и только после этого сказал:

– Ну что ж, давайте знакомиться. Моя фамилия Сомов. Я следователь. Мне поручено вести ваше дело. А также поставить вас в известность, что не позднее чем завтра вам будут официально предъявлены обвинения по нескольким статьям Уголовного кодекса Российской Федерации.

– Каким статьям? Что вы можете предъявить, когда забрали меня прямо с улицы?! – не выдержав, заорал я на следователя. – Сейчас не тридцать седьмой год, когда можно людей ни за что сажать в тюрьму, придумывая им вымышленные преступления, – я кивнул в сторону дверей, намекая на своего сокамерника Биджо.

В ответ следователь только слегка усмехнулся и, не обращая внимания на мой крик, продолжил:

– Верно, времена уже не те. Но и сейчас закон остается законом, и за любое преступление каждый гражданин должен понести наказание, от этого уж никуда не денешься. Но в любом уголовном деле очень многое зависит именно от взаимопонимания между следователем и подследственным. Вместо того чтобы орать на меня, вы бы лучше серьезно подумали о том, каким образом можно максимально облегчить свою участь.

Я, конечно, сразу понял, о чем говорит следователь, но в ответ сказал совершенно другое:

– С детства не любил головоломок, так что не понимаю, о чем вы.

– Не хочу пугать вас раньше времени, – миролюбиво начал следователь, – но вам грозит серьезный срок заключения. Вы обвиняетесь в участии в краже государственного имущества. Прибавьте к этому еще сопротивление властям при задержании – и сами поймете, что ваше положение в данном случае не очень завидное. Вы человек бывалый и, наверное, знаете, какой срок подразумевает каждая из этих статей. По совокупности содеянного вы запросто огребете лет десять лагерей, не меньше. А вы еще такой молодой… Ну, было у вас что-то там по малолетке. Как говорится, с кем не бывает. У вас еще есть шанс стать нормальным человеком. А вот если вы отправитесь на десять лет в северные лагеря, то возврата уже не будет. Ни для вас, ни для общества. Вы понимаете, о чем я говорю, Кузнецов?

Я ничего не ответил на его вопрос. Сейчас я думал совершенно о другом. Мне почему-то стало все ясно как белый день. Этот следователь, психолог недоделанный, пытается сейчас запугать меня предстоящим сроком и заставить задуматься над его словами. Скорее всего, после этого меня опять отправят в камеру, где мне предстоит провести ночь наедине со своими мыслями и тревогами. В случае если я не соглашусь и на меня не подействует их психологическая обработка, то они снова приступят к физической. «Ну что ж, посмотрим, кто кого!» – подумал я про себя, приготовившись к самому наихудшему.

Не дождавшись моего ответа, следователь продолжил:

– Завтра после предъявления обвинения вас переведут из КПЗ в СИЗО. На спецкамеру с домашними удобствами и снисходительность администрации можете не рассчитывать. Новочеркасская исполнительная тюрьма славится своей негостеприимностью. Вас поместят в забитую сверх любых пределов вонючую общую хату, где вместо сорока человек живет минимум сто двадцать. Условия содержания, как сами понимаете, скотские. Я уже не говорю о царящей среди подследственных, вынужденных месяцами и даже годами ждать суда, излишне нервной психоэмоциональной обстановке. Эта взрывоопасная смесь просто не поддается описанию. Единственное, что приходит в голову, – это ад. Драки, изнасилования, изощренные издевательства, убийства и прочие «развлекательные» мероприятия там в порядке вещей. Страшное место, уверяю вас.

Следователь на секунду замолчал, а я вспомнил свое первое впечатление о том месте, о котором он сейчас рассказывал. Все было именно так, как он говорил. Ничего не приукрашивал. Только вот тогда мне пришлось пробыть в пересылке всего неделю, а теперь я мог действительно задержаться там надолго…

– Но я, зная, что вас ожидает, могу в данном случае помочь. Поверьте, мне жаль, что такой молодой парень, как вы, сбились с пути и связались не с теми людьми. – Он прищурил свои бегающие глазки, внимательно следя за моей реакцией. – Например, замолвить словечко перед местным начальством и на время следствия оставить вас здесь, в КПЗ… Что же касаемо суда, то и здесь я обещаю посильное содействие.

Предложение следователя уже не звучало двусмысленно. Дело в том, что каждый арестант проходит определенный путь от задержания и до попадания в зону. После предъявления обвинения он отправляется в СИЗО, где будет находиться последующие три месяца до суда. В это время его несколько раз привозят в КПЗ, но для этого всегда есть определенные причины: закрытие дела, очные ставки и т.д. После того как пройдет суд и ему дадут срок, арестанту дается месяц, в течение которого он может написать кассационную жалобу. Получив ответ, арестованный отправляется либо домой, либо на зону. Любые исключения из этих правил сразу наводят остальных на мысль, что сиделец заключил какое-то соглашение с администрацией. А это уже идет вразрез с воровскими понятиями, поэтому предложение следователя остаться здесь, не ехать в тюрьму было не чем иным, как попыткой превратить порядочного арестанта в ссученного сидельца. Конечно же, это было не по мне…

– Я ни в чем не виновен, и вам нечего мне предъявить, гражданин начальник. Все, что вы мне тут пытаетесь пришить, не примет ни один суд. Ни свидетелей, ни улик, ничего. Так что мне незачем просить вас о благосклонности и тем более идти на какие-нибудь сделки с вами, – пытаясь держать себя в руках, ответил я следователю.

Сомов снова усмехнулся.

– Все это делается очень просто. Вспомните хотя бы своего сокамерника. В прошлом известный, дважды судимый вор-рецидивист, как оказалось, еще и насильник малолетних. Чего только не бывает в нашей жизни… Вот скажите, Кузнецов, в кого он теперь превратится, попав в общую камеру? Кто будет выяснять, были ли свидетели или какие-нибудь улики по его делу? Правильно, никто. В его обвинении будет черным по белому написано, что он насильник, и этого вполне хватит. В вашем случае хватит и одного сторожа какого-нибудь склада, который покажет, что такого-то числа вы со своими подельниками напали на государственный объект и похитили из него товар на энную сумму. А сержанты добавят, что при задержании вы оказали яростное сопротивление. И все, Кузнецов, срок вам уже обеспечен. Поэтому советую, очень советую прислушаться к моему предложению.