Олег Иконников - Большая Медведица

Вытерев мокрые руки фартуком, Олег взял лежавшую у телефона трубку.

— Здорово, че звонишь, соскучился?

— Есть малость. Чем занимаешься?

— Ветерок нарисовался, «Дойной» балуемся.

— Правда?

— Ты что, волчара, брату не веришь? На, Леха, побазарь с ним.

— Привет, Эдька.

— Здорово, ну как у тебя, я имею в виду, в Кутулике?

— Погано.

— Подробней расскажи?

— Не могу, уши кругом.

— А-а, врубился, Ленка подслушает?

— Конечно, — покосился на нее Ветерок, а та, сгораемая женским любопытством, посматривала на него.

— Рули сюда, если в Чите делать нечего, загуляем?

— Добро, завтра электричкой прикачу. Олеге дай трубку, базар есть.

— Говори, я слушаю.

— Братан, я с девчонкой недавно познакомился. Она из Шилки, от вашего поселка это всего минут сорок на рейсовом автобусе.

— Правильно.

— Можно, я ее с собой прихвачу? Она здесь в пединституте учится и на выходные к родителям домой ездит. Вам ее светану, да на автобусе дальше отправим?

— Ты че, влюбился?

С ответом Эдик подзамялся.

— Вези, вези. Как ее зовут?

— Вика.

— Кого ты там еще приглашаешь? — оторвалась от телика жена.

— Эдька подружку привезет. Ну ладно, братан, до завтра, Леха меня снова на кухню тянет.

Ветерок, проверив, хорошо ли закрыл дверь и, прибавив громкость в динамике, висевшем на стене над хлебницей, заговорил чуть раскованней.

— Говорят, пока мы в артели батрачили, тут кооператив какой-то появился?

— Если ты про «Юникс», то контора действительно солидная. Председателем там Манто, а в замах у него Миловилов. У первого шарабан отбит напрочь, от легавых день и ночь не вылазит, а вот зам — в отличие от него, не дурак. А что ты вдруг ими заинтересовался?

— Может, попробуем их тряхнуть? — взялся распечатывать бутылку шампанского Леха.

— Сил маловато, но масло погонять можно.

— О чем думать? Эдька как нельзя, кстати, приезжает, вот и хапнем акул капитала за жабры.

— Ты выхлопать их предлагаешь или рэкетнуть?

— Считаешь, будут платить?

— А куда они, денутся? Шугануть только по-человечьи.

Назавтра поздно вечером прикатил Эдик. Прямо с автобусной остановки он зашел сначала к Ветерку и уже вместе с ним отправился к братану. В квартиру гостей впустила Лена.

— Где Вику забыл?

— Застеснялась она чего-то, а может и вас. Не уболтал, короче.

— Эдька приехал! — накинулись на него Максим с Игорехой, — гостинцы где?

Он отдал им пакет с фруктами и прошел к читающему в спальне “Советский спорт” старшему брату.

— Привет, пуританин, ты бы хоть раз ради приличия обнял меня при своих?

— Рубать хочешь? — увильнул тот от вопроса.

— Не, Настя накормила, — бросил Эдька в аквариум щепотку бормыша золотым рыбкам.

— Леха говорит, дело есть?

Спустя час, потягивая из баночки китайское пиво, младший брат Святого, как главное действующее лицо предстоящего, подытоживал.

— В общем-то, все понятно. Возле подъезда, где Миловилов живет, я его прихвачу, когда он со службы пойдет, а вы рядом тритесь, чтобы Миша видел, что я не один. Лица шарфами прикроете, а я не первомайский, промету ему, что меня из Читы прислали, обложить «Юникс» данью, так?

— Потянет. Нагони ему пурги до коликов в желудке, только до смерти не перепугай, чтобы он в ментовку не улетел. Если не как надо базар сложится, цинканешь. Мы с Ветерком подгребем.

— Будешь? — предложил брату пиво Эдик.

— Не хочется.

— Сколько с них в месяц лупить будем?

— Давайте тысяч по сто, — предложил Леха.

— Не жадничай. Нужно их зацепить для начала, хотя бы штук по пятьдесят, — зевнул, прикрыв рот ладошкой Олег, — а потом, если все ништяк, будем накидывать. Тысяч по двадцать каждый месяц. Я понимаю, тебе капусты теперь на два семейства надо, но мы и так на халяву прем. Придется, Леха, потерпеть.

Выпасли Миловилова только в пятницу. После работы тот с сыном, швыряясь колобками мокрого снега, друг в дружку и по закуржавевшим в стуже фонарям освещения центральной улицы поселка, дурачась, убежали в бассейн. Возвращались затемно и также короткими перебежками от одной закатанной сотнями ног ледяной дорожки до другой. У подъезд его по имени окликнул высокий, плечистый парень, в норковой шапке на бровях и пушистом мохеровом шарфе под нос.

— Присядем, — безапелляционно приказал он, подтолкнув не совсем вежливо Мишу в сторону неприятно холодной скамьи.

— Сережа, беги домой, — подал он мальчишке сумку с влажными полотенцами — скажи маме я сейчас подойду. Недолго только давай — попросил Миловилов незнакомца.

— Голова после душа еще не высохла, а болеть мне, к сожалению некогда.

— Какая тебе разница — больным подыхать или здоровым?

— Я умирать вроде не собираюсь, — еще не въехал Миша, зачем его тормознули.

Через двадцать минут брат Святого быстро встал и исчез за углом пятиэтажки. Олег с Ветерком обогнули здание с другой стороны и встретились с Эдиком возле забора детского садика.

— Все пучком. Добазарились, что первый взнос они сделают сто тысяч, а затем каждый следующий месяц будут отстегивать по пятьдесят.

— Когда первые денежки хапнем? — радостно потер замерзшие руки Леха.

— В понедельник они соберут нужную сумму, а во вторник Миловилов сказал на квартиру к нему зайти и там он мне филки отдаст.

— Нужно было где-нибудь в другом месте передачу устроить, — попинал задубевшими ногами бордюр Святой, — как бы он ментам нас не подставил.

— Да ты что, Олега — тронула Эдькины губы заметная улыбка, — он такой конь бзделоватый, что чуть от страха сознание не потерял, когда про мафию услышал.

— Ну ладно, каша варится. Посмотрим, что из этого получится. Шлепай, Леха, до хаты, во вторник часикам к пяти до меня подтягивайся. Прикинем, как «капусту» половчей забрать.

Телефон стоял на широком подоконнике кухонного окна, стекла которого натертые соляным раствором, не брали никакие морозы.

— Лида, почему в кухне света нет? — не раздеваясь, прошел в полумрак помещения Миловилов.

— Лампочка перегорела, я у соседки до завтра заняла. Она слева от мойки лежит, не разбей — предупредила из спальни жена.

— Сережка где? — снял он трубку с аппарата и стал набирать номер телефона Манто.

— В ванной купается.

“Вот, чертяка, с бассейна и сразу в ванну”, - отпустило, кольнувшее было сердце.

— Володя, это ты?

— Мог бы и не спрашивать, знаешь ведь, что я холостой. Что молчишь?

Миша не ответил.

— Не узнаешь по голосу что ли?

— Нет.

— Чай пью, — жующе произнесли на том конце провода, — с тортом. Что стряслось?